Муос

Потом еще история с обозом из Центра… Пришло семеро с дрезиной. Обычно шутят, анекдоты рассказывают, а тут пришибленные какие-то, молчат. А через неделю к нам отряд военный из Центра нагрянул со следователем ихним. Говорят, что из дома их не семь, а пятнадцать отправлялось, и даже с Октябрьской пятнадцать в Большой Проход вошло. Сами ходоки, мол, толком сказать ничего не могут — как память отшибло. Что с остальными восьмью стало — один Бог ведает.

А последние две недели вообще с Октябрьской ни одного обоза не было. И наши боятся идти тудой. Короче, я советую вам двигать через вестибюль и боковой туннель.

— Нет, там мы не пройдем, — прервал Голову Митяй, — больно тяжело дрезины протащить. Хватит — ты одну дрезину выдурил, хотя б две другие довезти до Центра…

— Дело ваше, я предупредил…

Слоняясь в тоске по станции, Радист очутился в самом дальнем конце Нейтральной. Он обратил внимание на то, что в этой части доты разрушены сильнее, а возле ворот туннеля стоит усиленная охрана. Игорь прошел мимо охранников, те посмотрели на него с удивлением, узнали в нем пришлого, но препятствовать не стали. По уставу они не отвечали за гостя. Неподалеку от поста Кудрявцев увидел нору метра полтора в диаметре. Игорь не раздумывая шагнул во мрак, прошел вглубь, согнувшись, и сел на сырой грунт, вытянув ноги. Видимо, где-то рядом ползали слизни, издавая характерный, ни на что больше не похожий звук. Но Радисту было наплевать — и на них, и вообще на все.

Игорь как бы оглянулся на свою жизнь. После гибели матери он всегда чувствовал себя одиноким и привык к тому, что его сторонятся, никто не проявляет к нему интереса или сочувствия. В его жизни Кудрявцева ничего не происходило: каждый новый день был похож на предыдущий, с ним ничего не случалось — ни хорошего, ни плохого. Когда он пошел с экспедицией, то втайне надеялся, что этот поход будет увлекательным приключением, в котором он проявит себя если не героем, то человеком, заслуживающим уважения. По крайней мере, его заметят. Жизнь в корне изменится. Но реальность оказалась убийственной: от увиденного в этой агонизирующей части мира на душе становилось тошно. В голове мелькали картинки последних дней: несчастная Катя с Тракторного, девушка, которая не хотела уходить в Верхний лагерь, первомайцы, змеи, дети из лазарета… Себя Радист чувствовал еще более ничтожным, чем раньше, особенно после битвы со змеями и диггерами. Он сердился на свои чувства к Светлане, которая уже нашла себе новую игрушку — сиротку Майку, и уже жалел, что тот диггер во время боя не разбил ему голову. Погрузиться в вечный мрак для него было бы избавлением. Он почти надеялся, что сейчас из глубины норы на него накинется кто-то и все будет кончено…

— Игорь? Ты здесь?

Это был голос Светланы. Зачем она пришла?

— Уходи…

— Без тебя не уйду. Ты знаешь, что в норы по одному никто не ходит. Это смертельно опасно!

— Мне плевать!

— А мне нет.

— Ты с Майкой?

— Нет, что ты. Я ее с Купчихой оставила. А ты что, меня к ребенку приревновал?

— С чего бы?

— Игорь. У меня нет и не будет детей. Я эту девочку хочу оставить себе. Мне кажется, она меня уже считает своей мамой, и я люблю этого ребенка. Ты же знаешь, у меня так мало времени до перехода в Верхний лагерь.

— Света, оставь меня, пожалуйста.

— И не надейся…

Светлана шла к нему на ощупь. Ее вытянутые вперед руки наткнулись на голову Радиста. Нежные ладони взъерошили его волосы, скользнули по вискам и остановились на щеках.

— Ты плачешь?

Радист и сам не заметил, что по щекам у него текут слезы. Опять облажался, как сопляк! Она должна его презирать. Но девушка неожиданно села ему на колени и стала целовать его лицо, шепча:

— Господи, какой же ты необыкновенный! Мне казалось, что в этом мире мужики разучились плакать! Каждый думает о том, как ему выжить, и перестает сочувствовать другим! А ты… Мне тебя послал Бог. Думаешь, я не знаю, почему ты плачешь?.. Игорь, Радист ты мой милый, я тебя люблю… слышишь?

Ее голос шелестел, как неслыханная музыка. В этом умирающем метро, в этой кишащей слизнями норе молодая женщина своими словами, руками и телом возвращала его к жизни…

Игорь вдруг ощутил, поверил, что он не один. Он не был сентиментален. Слово «любовь» он слышал лишь от старшеклассниц в приюте, зачитывавшихся романами из принесенных с поверхности разрушенных библиотек и книжных магазинов. Он не понимал этого тогда и не мог дать определение этому сейчас. Просто для себя он решил, что его жизнь разделилась на две половины: «до» и «после» встречи с этой девушкой. Он уже не представлял себе жизни без нее. Вряд ли он мог воспрепятствовать неизбежному уходу Светланы в верхний лагерь. Ведь он не был командиром, не был хорошим бойцом, и отнюдь не чувствовал себя «необыкновенным». Единственное, что он мог, — найти или сделать этот гребаный передатчик. И это каким-то непредсказуемым образом продлит дни Светланы или хотя бы сделает их более счастливыми. А пока он будет рядом с ней и станет благодарить того Бога, в которого верит Светлана, за каждый новый день.

* * *