Муос

Ходок стал отступать, оттесняя недовольно толпящихся за его спиной бойцов. Расанов, веря интуиции Митяя и переборов свой голод, тоже потребовал:

— Да назад вы! — И схватил двух наиболее настырных, потащив их за собой.

Один молодой солдат-центровик протянул руку и сгреб ею со стены кусок пены. Не удержавшись, он поднес этот нежный пудинг к своему рту и укусил.

Миллионы микроскопических стрекал мутировавшей плесени гриба-пеницилла вонзились в его губы, язык и небо, выплескивая смертельный парализующий яд. Солдат секунду постоял, а потом упал лицом вниз — прямо в нежно-розовую плесень. Пена вокруг бойца едва заметно зашевелилась и стала покрывать тело и одежду несчастного. Митяй и кто-то из уновцев схватили товарища и потащили его назад, подальше от розовой массы. Когда его перевернули на спину, то увидели на застывшем лице гримасу смерти.

Тем временем Митяй заметил, как второй боец из Центра вожделенно смотрит на пену, глотая слюну. Гибель товарища не отрезвила его, а магические испарения плесени побуждали тоже вкусить сладостного пудинга. Митяй здоровой рукой смазал ему по лицу, приводя в чувства, после чего скомандовал уходить. Несмотря на желание похоронить молодого солдатика, решили, что это только разнесет плесень. Погибшего так и оставили лежать, поглощаемого пеной. Расанов, уже полностью освободившийся от морока, подошел ближе, чтобы рассмотреть холмики вокруг торта. Это были поглощаемые плесенью животные, пришедшие на аромат. Теперь сладкий запах показался уновцу отвратительным. Хотелось быстрее уйти из этой западни.

* * *

Три смерти за день. Отряд редел. Они не знали, куда идут, — удаляются, приближаются к Нейтральной или ходят по кругу. Нервы были на пределе. Казалось, единственным человеком, который спокойно все это созерцал, была Майка. То ли за свою коротенькую жизнь она успела увидеть и не такое, то ли переживала все увиденное по-другому, или детское сознание просто не воспринимало ужас всего с ними происходящего. Вот и теперь она сидела на плечах уновца, обхватив его за шею и прижавшись щекой к его голове, и мирно спала. Как ни странно, никто не жалел, что девочка была с ними, — и не только потому, что она всех их спасла. Им было о ком заботиться, и это помогало бойцам держать себя в руках.

В канализационном туннеле, по которому они шли, ночевать было опасно, а подходящего убежища или помещения найти не удавалось. Потом кто-то услышал знакомый звук, шедший из метровой трубы, жерло которой выходило в канализационный люк. Митяй бесшумно пополз в эту трубу. Кто-то из уновцев — за ним. Наткнулись на люк. Это был не герметичный люк, а просто кусок жести, переделанный в некое подобие двери. Звук шел оттуда. Почему-то он казался родным и безопасным. Митяй постучал. Жужжание утихло, послышалась суета, что-то падало. Митяй настойчиво постучался еще раз.

— Ну что, суки, пришли и за нами? Входите! Мы готовы встретить вас. Только сдаваться, как Липские, я не намерен. Будем мочить вас, пока силушки есть. Узнаете, как хохлы драться умеют! Я вам тут сечь запорожскую устрою!

Жужжание возобновилось и стало еще интенсивнее. Лязгнул отодвигаемый засов. Митяй толкнул дверь. Прямо в глаза ему светил фонарь, укрепленный на строительном шлеме мужчины лет сорока. Двумя руками мужчина держал приподнятый меч, готовясь нанести удар. Луч фонаря Митяя осветил стоявших рядом с мужчиной женщину, мальчика лет двенадцати и девочку помладше. Они решительно держали копья, готовые к бою.

— Я пришел с миром, — сказал Митяй, бросая на пол меч и показывая разряженный арбалет на культе.

— А вы все приходите с миром, а заодно и с гнидами своими. Ну что ж, заходите по одному, познакомитесь с семьей Страпко. Мы не такие, как Липские, будем драться.

— Я не ленточник. Можете проверить меня. Видите — я без оружия.

— Тогда ползи сюда на коленях!

Поборов свою гордость, Митяй лег на пол, по-пластунски подполз к главе семьи и покорно лег на бетонный пол. Тот приставил к его шее острие меча — Митяй не отреагировал. Страпко-старший начал давить — Митяй лежал. Страпко стал давить сильнее.

— Э-э-э, зарежешь так, — не двигаясь, сказал Митяй.

— Да, блин, — задумался Страпко-старший, — ленточник бы уже прыгал как ошпаренный. Но, кто там вас знает, может, вы уже научились терпеть это.

— Па! А ты ему перережь шею. Если червячка не увидим — значит не ленточник, — добродушно посоветовала девочка.

— Да цыц ты, нехристь малолетняя! То ж человек живой! — прикрикнул мужик.

Он присел и стал рассматривать шею. Из ранки от острия меча сочилась кровь. В остальном состояние шеи Митяя Страпко-старшего удовлетворило.

— Не-а, видать, не ленточник. Ладно, брат, вставай. Ты уж извини — времена такие. Мы тут последние остались в округе. Всех наших ленточники того: кого повырезали, кого силой забрали, а кто и сам согласился с ними уйти. Меня Михайло звать, а это жена и дети мои, значит.