Мурло

Лицо у неё было красное, дыхание — тяжёлое. Она была одета в плотный отцовский пуховик. Домрачёв на неё внимания не обратил, а только лишь подумал: «Пойду, значит, на рыбалку».

— На рыбалку идёте? — наивно спросила Катя отца. — Смотри, там мороз крепкий, — предупредила она.

Нина испуганно перевела взгляд на окно.

— Спасибо, — вздохнув, Гена обратился к дочери.

Домрачёву стало крайне неуютно, и он заёрзал на стуле.

— Спасибо, Кать. Буду иметь в виду. На улице холодно — хорошо. Хо-ро-шо. Вы с матерью прямо метеорологи.

— Ген, ну всё, разогнался, — вступилась за дочь Нина. — Чего ты огрызаешься на дочь? Совсем уже?

— Ладно-ладно, прости, Кать — вспылил, — опустив голову, раскаялся Гена.

— Мир сошёл с ума, — заулыбалась Катя.

— Ну, сядь, покушай чего-нибудь, — успокоившись, пригласил её к столу отец. — Куда мне? Завтракала уже.

— Ну просто сядь тогда — посиди.

Катя села и заглянула в глаза Домрачёву. Он, поймав её взгляд, тотчас спрятал свой в тарелке.

— А вы в дом-то ещё не ходили? — вежливо обратилась Катя к Степану Фёдоровичу, и он поперхнулся творогом.

Кашлять он застеснялся, потому его глаза округлились, посерели, лицо покраснело. Он несколько раз манерно кашлянул в кулак и принялся отвечать сдавленным голосом: — Вечером думал заглянуть.

— Это бывает опасно: вечером лазают.

— Ну, ты, Кать, не утрируй, — обратился к ней отец.

— Нет, ну а что? Не так? Только, вон, позавчера лазали.

— Да там уж брать нечего, — сказал Гена.

— Есть кого за это благодарить, — ядовито сказал Катя, не сводя глаз со Степана Фёдоровича.

— Кать, — одёрнула её мать.

Катя виновато опустила голову и стала набирать воздух, чтобы что-то сказать, но заговорил Домрачёв:

— Оно-то всё понятно, — со знанием дела закачал он головой. — Лазают и будут лазать. Вопрос в другом: куда смотрит общественность?

Катя невольно открыла рот и подняла брови, глядя на Степана Фёдоровича. Он размахивал вилкой, как коммунистический лидер — пятернёй за трибуной. Нина этот Катин взгляд заметила и, побоявшись, что дочь нагрубит, быстро обратилась к Домрачёву:

— А вы когда в последний раз были у дяди?

— Ох, давно-о-о-о, — протянул он, сощурив глаза. — В детстве ещё.

— Даже так? — удивилась хозяйка. — Так мы с вами, небось, детьми дружили. А, Ген, — обратилась она к мужу, — не помнишь?

— Почём же мне всё помнить? — он хмуро смотрел на Степана Фёдоровича.

Чувство, которое испытывала Катя к гостю, стало постепенно передаваться Гене. — А я вас будто бы помню ребёнком, — с деланным задором сказала Нина. — Это вряд ли, — стеснительно улыбнулся Домрачёв. — Я ребёнок был замкнутый: не общался со сверстниками.

— Кстати говоря, Степан, — обратился к нему Гена, почесав затылок, — раз мы за дядю Жору заговорили. Ты мне скажи: тебя на могилку-то свозить? Хоть попроведаешь старика.

— Когда? Мы же на рыбалку, — сказал Домрачёв, будто они собирались ехать не на рыбалку, а на миссию по спасению человечества.

— Ну что тебе рыбалка? — возмутился Гена. — Упёрлась? Съездим на кладбище, а потом и на рыбалку поспеем. Дядька ж, как-никак, родной.

— И я б съездила проведать, — скромно вмешалась Катя.

— Да я ж всеми руками за! — помешкав, выпалил Степан Фёдорович. — Я просто думал, может, тебе, Ген, срочно надо, на рыбалку-то.

— Какая же срочность? — спросила Нина и замахала полотенцем. — Этому, — взглянула она на мужа, — в голову как взбредёт фигня всякая. Никакой срочности, Степан Фёдорович. Съездите, в самом деле, дядьку-то уважьте. — Конечно, съездим, — убедительно сказал Домрачёв и почесал свои усы. — Тогда собирайтесь, — сказала Катя, вставая из-за стола. — Я-то уже одета.

Гена погрузил в «Газель» рыболовные снасти, складные стулья и сумку с едой, захлопнул двери и подошёл к Степану Фёдоровичу, стоявшему возле капота.

— Куришь, Степан? — спросил он.

— Не шибко, — ответил Домрачёв. — Иногда, бывает, когда выпью или когда стресс какой.

— Ну вот, закури тогда, на, — Гена протянул гостю сигарету, и он засунул её в заросли своих усов.

— Зажигалки-то не будет? — стеснительно спросил Степан Фёдорович у дымящего Гены.

— Ах, задумался, — затараторил Гена и стал стучать себе по карманам. — На, — протянул он спичечный коробок Домрачёву.

Тот, прежде сломав две спички, закурил и мечтательно загляделся на сосновые деревья, выстроившиеся стеной у горизонта. Набирал полные щёки табачного дыма и томно выпускал его. — Хорош тулуп, — похвалил Степан Фёдорович выданное ему снаряжение. — А то ж, — безучастно произнёс Гена. Выбросив сигарету, он заговорил с нарастающей живостью. — Одета она уже! Ну конечно! Сколько же ждать можно!

— Да ничего, — заулыбался Домрачёв. — Пока прогреется.

— Не в том дело, Степан, — сказал Гена, задрав верхнюю губу, и быстрым шагом пошёл к дому. — Кать! — кричал он на ходу. — Сколько ждать можно? Выходи давай! А Кать!

Катя просовывала ноги в сапоги и, хотя слышала кричавшего отца, ничего не отвечала. Он продолжал её звать, и заволновавшаяся Нина, глянув на мужа через косое окно в сенях, замахала ему руками и одними только губами беззвучно прокричала: — Идёт она! Чего разорался?