«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

и тоже хватаюсь за пулемет. А внизу-то бомбы рвет прямо в толпе, сразу оставляя большие плешины. Вот

разлетелся какой-то дом. А вот из соседней деревни уже бегут по полю. Но там народа меньше, тысячи три.

Пока работаем из трех пулеметов по первой деревне. «Стой стрелять! Приготовь бомбы!» — кричу я. Опять

град бомб обрушивается на вторую деревню. «Пулеметы!» — опять огонь. Тут уже масса бегущих по полю.

Бомбы опять рвет в деревне. Корабль наш вмазывается в облака. Моторы дохнут, дают перебои. По-

ворачиваем, даем малый газ, идем вниз. Слева по нас бьет Бучач. Шрапнель рвется довольно близко. До этого

времени, особенно вчера, не стрелял никто.

Потом по показаниям пленных выяснили, что в нас стреляла из ружей и пулеметов целая дивизия. Но

хоть бы смеху ради одною пулей попали. Решили, что мы бронированы. Я даже потом однажды сбросил вниз

записку: «Можете не трудиться стрелять, мы чересчур хорошо бронированы». Да, иногда и полотно бывает

хорошей броней.

А тем временем мы на малом газе перетянули уже через Стрыпу и принимаем левее, прямо домой.

Высота уже 1200 м. В это время вижу влево от нас около Медведовце и севернее с нашей стороны поднялся

страшный артиллерийский огонь шрапнелью, и шрапнель рвется уже над второй и третьей линиями

противника. Шрапнель рвется сплошной полосой, примерно в пять рядов, а в стороне наших батарей все

затянуто золотистой дымкой. Сейчас будет атака — заградительный огонь. Срываюсь с места, бегу к

Панкратьеву.

—

Алексей Васильевич, как моторы?

—

Хорошо.

—

Голубчик, влево от нас сейчас будет атака. Повернем, у меня еще две бомбы остались, стрелы

есть.

Полный газ. Повернули. Только что подошли, высота 1500. Все видно, как на ладони. Началась атака.

Красота невероятная. Я выворачиваю бомбы и горстями сыплю стрелы на противника. Но Бучач обозлился и

хлещет в нас шрапнелью. Уже ударило по левому крылу, и по фюзеляжу пошел «горох». Высота, правда,

дошла до 1700 м, а мы все льем из пулеметов. Панкратьев плюнул и стал поворачивать. «Ну вас к черту с

вашей атакой! Уже три часа на исходе, как мы в воздухе болтаемся. Еще бензина не хватит». С сожалением

оторвались мы от этой картины. Надо возвращаться.

Дома телеграмма: «Противник группируется у Бучача против Язловца. За Стрыпу перешел наш

кавалерийский корпус. Бомбардируйте жел.-дор. станцию Бучач». Решаем идти после обеда. Телеграфируем,

что видели отход в направлении на Бучач—Езержаны. Противник сильно расстроен — ни одной цельной

части. Нанесли ему потери. У Медведовце и севернее идет наша атака. По-видимому, она будет удачна, так как

серьезных резервов у противника не видали. Настроение приподнятое. Спать не могу, да и голова болит.

Распорядился навесить двухпудовые, две кассеты по три штуки, осколочные на пол. Погода

разгулялась, день жаркий. Жара долго не спадает. Взлетаем в 6 ч 20 мин вечера. При взлете качает, и довольно

сильно. На 1200 м перестало качать. Взяли фотографический аппарат, но снимать поздно — уже темновато.

Жаль, следовало бы попытаться. Ветер переменился, дует с востока, чуть забирая с южной стороны. Потому к

станции Бучач решили подойти с тылу, проходя правой стороной города. Видел массу войск, движущихся по

дороге на Пшевлоки — Бурканов. Швырнул в них три бомбы. С боковым ветром две попали, одна перелетела.

Павлик обсыпал из пулемета. На этом деле я получил практику пристрелки с боковым ветром.

В это время Бучачская зенитная батарея, что на треугольной площади перед вокзалом, уже яростно

обрушилась на нас. Била самым неприятным образом прямо нам в физиономию, и довольно метко. Тут я

замечаю, что, хотя мы и идем несколько левее ее, но благодаря боковому ветру она попадает под бомбы. Я

приготовил две по 20 фунтов и пудовку. Вывесил их в люк, зацепив за кромку люка стабилизатором, и,

указывая Косте на батарею, стал грозить вниз кулаком. Павлик уже сыпал в нее из пулемета. Смотрю в

прицел. Вот толкнул 20-фунтовку, за ней пудовку. Впился в люк. Первый клуб дыма — недолет. Второй —

орудия нет! Бомба села прямо на орудие. Тут я просто завыл от восторга и поднял буквально индейский пляс в

корабле. Настолько, что пропустил бросить что-либо на вокзал, а мы его в это время пересекали под косым

углом. Хотя оно вышло и кстати, так как там уже ничего не было. Станция уже, очевидно, эвакуировалась.

Только какие-то забытые три-четыре вагона виднелись на рельсах. Сразу созрело другое решение: перебить

дорогу дальше, чтобы на станцию нельзя было попасть.

Артиллерийский огонь прекратился после попадания, как по мановению волшебного жезла. Можно

работать спокойно. И вот вместо условленного поворота я подаю один гудок — внимание! — и стрелкой

показываю чуть вправо. Панкрат не понимает, скулит, оборачивается, но вправо принял. Бросаю 20-фунтовку.

Правильно, легла около левого рельса. Один гудок — чуть правее! Панкрат что-то шумит, но принимает.

Выбираю момент, бросаю пудовку. Как раз между рельсами! Ну, теперь довольно. Перебил дорогу в двух

местах. Два гудка — поворот. Панкрат ищет станцию. Я вижу, что неверно, но не поправляю. Потому что уже

не станция меня интересует, а что делается около.