«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

огни погасили, «Цеппелин» пошел дальше и бросал бомбы где-то в стороне.

Под Минском орудует Башко, но у него несчастье: сбит и упал в неприятельском расположении 16-й

корабль Мак- шеев27 (12 сентября 1916 г. — Прим. ред.). На него накинулись три «Альбатроса», а потом еще

артиллерия. Перебили фюзеляж. Корабль уже в воздухе загорелся и разбился вдребезги. Немцы прислали

фотографию с братской могилы четырех летчиков. Во Пскове разбился штабс-капитан Иньков, и с ним

четверо. Уцелел один механик.

Эскадра переезжает на юг, в Винницу. Отправляем туда нашего «старика», причем сделали на

фюзеляже надпись: «Сделано с сент. 15-го по май 16-го свыше 10 ООО верст, сброшено около 400 бомб

общим весом до 500 пудов». В Эскадре, между прочим, 5-й и 9-й корабли (типа «Е») давно готовы, но к нам не

собираются. А хорошо бы сюда такую парочку.

При разборке старого корабля заинтересовались, почему провалился лонжерон под крайним правым

мотором. Вскрыл материю и нашел, что сам лонжерон и его соединительный стальной замок буквально

перерезаны попавшей боком бронебойной пулей. Она вошла в крыло сзади, где-то недалеко от заднего

лонжерона, дотронулась до нервюры, перевернулась, перерезала лонжерон, задела трубку с тросами

управления и осталась лежать в передней наделке крыла. Оттуда и была мною извлечена и торжественно

преподнесена Панкратьеву. За полеты 25 — 26 мая Панкратьев получает Георгиевский крест.

Штаб переносит удар южнее Велеснюва. Начинаются атаки и совместно с соседней армией выход в

тыл линии Монастержиско — Бурканов. Штаб просит посмотреть, не трогается ли Бурканов и линия по

Стрыпе севернее его.

27 июля вылетаем. Полет обычный, особого ничего не заметили. Тудынка по нас не стреляет —

молчит, как воды в рот набрала. Уже около Плотычей одна из батарей задумала стрелять по нашим окопам.

Мы сочли это наглостью

Могила погибшего экипажа 16-го корабля. Сентябрь 1916 г.

и тотчас же накрыли ее из трех пулеметов. Конечно, сразу же замолчала.

Не то было в Хатках. Надо отдать справедливость — батарея прекрасная. Она охраняла склады и свой

долг выполняла достойно. Я сам выпустил по ней 13 обойм исключительно разрывных пуль, и хоть бы что.

Ясно были видны ее вспышки, по вспышкам мы и хлестали. Единственное, что можно сказать, это что

батарея, видимо, нервничала и давала разрывы выше нас. Отмечу, что мой «мадсен» из 13 выпущенных

подряд обойм не дал ни одной задержки.

АВГУСТ

Ура! Отступают, бегут! Армия потеряла соприкосновение с противником. Монастержиско взят,

Бурканов и вся линия оставлены противником. На юге взяты Тлумач, Ко- ломыя и Нижинов. Десятки тысяч

пленных, масса имущества. 1-го летим искать, где остановился противник.

Летим в северном направлении, держа курс на Козову- Бржезаны. Пока что никого и ничего не видно.

Накопано много линий, но все пустые. Буквально впиваюсь глазами в местность. Ага, вот они! Кричу во весь

голос: «Нашел! Нашел!» Трудно объяснить, почему именно это и есть линия противника. Окопчик легкий,

полевой, по виду ничем не отличается от остальных. Просто чутьем угадывается в нем жизнь, и жизнь именно

враждебная. Возможно, какое- нибудь неуловимое для глаз движение — блеск лопатки, котелка, но в мозгу

сразу мысль: здесь! А вот и подтверждение: в воздухе бултыхнула шрапнель. Ну, значит, здесь, голубчики.

Никуда теперь не денетесь.

Линия идет впереди Комарувки на Литятин и Потуто- ры. Спускаемся в долину реки Золотой Липы.

Но над долиной волны тумана, много не рассмотришь. Делаем фотографии и идем назад. 2-го летим опять

туда же. Линия еще отодвинулась. Мы следим ее с севера: Зарудзе — Бышки; дальше, очевидно, Баранувка —

Шибалин. Но туман в долинах мешает видеть. Нашли две батареи и долго перестреливались с ними. Они в

нас слегка попали, не знаю, как мы в них. Во всяком случае, в долгу не остались. Кстати, нашли землянки

резервов, и в значительном количестве.

5 августа дивный полет. Колоссальная и до невероятия точная разведка. Еще бы — 45 верст позиций

сфотографированы. Все нанесено на карту. Найдено и отмечено десять батарей. Найдены и сфотографированы

части только что подошедшей на фронт турецкой дивизий (из боязни преувеличения назвали ее бригадой).

Она неизвестно почему стала простым биваком.

А было так: пошли мы прямо к деревне Конюхи. День был мглистый, и подходили мы к линиям из-

под солнышка. Наши, конечно, не преминули нас обстрелять. Выпустили снарядов 30—40, но так скверно, что

просто стыдно и говорить об этом. Но дальше вот что: Федоров в кабине у Панкратьева, я с картой, биноклем

и пулеметом в правой двери, фотографы Смирнов и Колянковский у люков, Павлик следит за немцами. Вдруг

кричит: «Немец! Два немца!» Тащит меня за плечо, а у меня как раз не ладятся кроки. Позиции ушли в лес, и

надо рассматривать их в бинокль. Говорю: «Отстань! Когда подойдут совсем близко, скажешь». Немцы, к

счастью, не приставали. Один пострелял издали и скрылся. Ухожу весь в бинокль и карту. Опять неладно!

Панкратьев зовет, сердится. Бегу.

—

В чем дело?

—

Почему в нас не стреляют? Правильно ли мы идем?