Мусорщики "Параллели" 3

— Авраам! Мой мальчик! Ты стал моим спасением, не меньше, чем когда-то встреча с твоим отцом. И я не только о том, что ты помог мне спасти Авеля. Твой дар бесценен, ибо если направить его в правильное русло, то он приведёт к благословенному бессмертию.

Авраам неуверенно захлопал ресницами, посмотрев на братьев и сестёр. Те, в свою очередь, смущённо посмотрели друг друга. В их глазах отобразилась весьма чёткая мысль, не скрывшаяся от Дэвида. Авраама не просто любили. Его все безмерно уважали. Даже Хатиман смотрел на него со странным благоговением.

Авраам благодарно всем поклонился и выпил напиток. Дэвиду почудился запах вина, и он увидел, как лицо шестого ученика покрылось румянцем и он, вздрогнув, растёкся в немного глупой улыбке.

Настало очередь Сарасвати. Она сидела чуть в стороне от других, важно сдёрнув нос и поджав губы, скрестив ноги и положив руки на колени. Учитель посмотрел в её бездонные пурпурные глаза. Он смотрел долго, а та не отводила взгляда. Вдруг, её руки сжались в кулаки, а лицо потемнело. Сарасвати поджала губы и с лёгкой истерикой подумала:

«Но ведь?!»

— Не переоценивай себя, моя любимая ученица. Твой дар поражает моё воображение, но это обоюдоострый меч. Однажды ты сильно поранишься об него. Запомни это! Запомни, что я только, что выжег в твоём бездонном разуме, дочь моя.

Сарасвати задрожала всем телом и, задыхаясь, схватилась за сердце.

— Сарасвати! — тихо, но властно произнёс Эд’М. Ученица замерла, широко открыв глаза. Учитель тяжело вздохнул и подвинул ей чашу. — Выпей.

Сарасвати послушно взяла напиток дрожащими руками и выпила его. В ноздри Дэвида ударил сладковатый запах нечто сгнившего. Он увидел, как Сарасвати сдержала порыв тошноты, на долю секунды замерев, но всё-таки с большим усилием допила напиток. Она поставила чашу на пол и больше не решилась смотреть на учителя. Тот дотянулся до неё и нежно погладил по голове. Его голос был печальным и отцовским:

— Побори в себе этот изъян, что зовётся гордыней, побори свой страх и тогда тебя и твою семью, нынешнюю и грядущую, ждёт долгая и счастливая жизнь!

Сарасвати шмыгнула носом, утёрла слёзы, поднялась, отошла к выходу и, сев спиной ко всем, начала всматриваться в вечернее свинцовое небо.

Все настолько были заворожены этим поступком Сарасвати, что никто не заметил, как Эд’М достал ещё одну чашу и наполнил её тем же напитком. Лишь его лёгкий кашель заставил их вспомнить ради чего они здесь сидели полукругом. Все с недоумением уставились на вторую чашу, но почти сразу до всех дошло, почему учитель так поступил.

— Прометей, Рей Сильвия, — нежно произнёс Эд’М. — Одному из вас будет суждено строить величайшие храмы, посвящённые знаниям и искусству, а другая будет лелеять камень и металл, наставляя свой народ на путь благоразумного рационализма. Но будьте бдительны. Живое помнит и имеет свойство воссоздавать то, что потерянно. Создавая осязаемое, не забудьте его перенести в ментально неосязаемое. Жертвуйте камнем и железом, но не тем, что может дышать и созерцать.

Рей и Прометей недоуменно посмотрели на учителя. Он в ответ положил руки им на плечи.

— Это вы ещё не зрите, но я хочу, чтобы вы запомнили слова: любовь — это то, что спасёт мир и создаст самый крепчайший союз. Но любовь порой ослепляет. А теперь пейте.

Он и она подняли свои чаши и выпили. От одной веяло розами, а от другой ромашками.

Учитель достал из-за рукава третью чашу и наполнил все три до краёв. Те, для кого они предназначались, переглянулись и каждый увидел во взгляде другого лёгкую обиду. Предугадывая реакцию, учитель выпрямился и, хлопнув в ладоши, бордо сказал:

— Тем, кому предстоит самый тяжёлый и опасный путь домой, мой отдельный, самый тёплый урок. Эти чаши наполнены не ради сухого рационализма, а просто ради сентиментального символизма. А поэтому чисто номинально начну с Кона!

Кон переменил насупленную обиду на миротворческую благожелательность и навострил уши.

— Ты стремишься познать себя и окружающий мир, дёргая за тонкие незримые ниточки, что связывают всё живое. Это тебя особенно роднит с Авраамом, но такая въедливая наблюдательность вызывает неприкрытое раздражение. Иногда… иногда следует ценить тишину и покой, а также чужое пространство — виновато произнёс Эд’М.

Все вокруг рассмеялись, а Хатиман злорадно усмехнулся. Кон Фу Ци покраснел, но при этом, оглядывая друзей, ответил ещё более звонким смехом.

— Но главное, — сказал учитель, став неожиданно серьёзным. — Будь внимателен к брошенным словам. Особенно, если они не несли в себе обиду, но в неё обратятся.

Кон невинно захлопал глазами и утвердительно мотнул головой. Он настолько был сосредоточен на учителе, что так и не увидел странное, почти незаметное выражение на лице Хатимана. Пытаясь скрыть это выражение, тот не сразу услышал учителя:

— Хатиман! Тебя терзают тяжёлые муки?

Хатиман мрачно и отрицательно замотал головой.