Мусорщики "Параллели"

— Очки! — повторил суровый осирисиец и добавил. — Перед высокопоставленным сыном септа Инбу-Хедж нужно снимать не только шляпу, но и очки! И вообще, что с ними не так? Почему они не сползли с твоего носа после поклона?

Бэбил поначалу замешкался, но затем ещё лучезарней заулыбался и снял очки. Его очки действительно были необычными. Давным-давно ему их подарили родители. Он всегда славился тем, что всё время разбивал очки, и тем, что его глаза плохо переносят солнце. С тех пор Бэбил всегда носил их. Две идеально круглые толстые линзы из чёрного стекла, обрамлённые переплетением четырёх золотых тонких проволок, изящно переходящих в дужки. Они были сделаны так, что никогда не спадали. Бэбил настолько редко снимал очки, что порой забывал о них.

— Ох, простите, глубокоуважаемые сыны септа Инбу-Хедж, — с совершенно наивным выражением лица начал извинятся Бэбил. — Я не хотел вас оскорбить. И…

— Хорошо, хорошо! — перебил его «добродушный» осирисиец — Что вы хотели узнать?

— Знаете, я уже и сам всё понял, — звонко продолжил Бэбил. — Видите ли, я направляюсь в «Параллель», а увидев вас, подумал, что проспал свою остановку и доехал до самого Рая Осириса. Но потом понял, что лифт продолжает подниматься. А это значит, что господин из септа Инбу-Хедж просто был с важными делами в одном из нижерасположенных Уровней. Вы уж простите старого дурака! Ха-ха!

«Добродушный» чванливо осмотрел Бэбила с ног до головы, а потом отвернулся и с презрением сказал:

— Гильгамешец!

Бэбил, по-прежнему улыбаясь, надел очки со шляпой и сконфужено прислонился к стене. «Осирисиец! — саркастически подумал он. Бэбил был очень добрым и незлопамятным человеком, но осирисийскую знать недолюбливал. — Он, конечно, это решил по моим двухцветным глазам. Ха! Надо же было так опростоволоситься перед этими тщеславными недоумками! Благо мне недолго осталось строить из себя старого олуха»

И правда, через пятнадцать минут лифт завибрировал чуть сильнее, остановился и его створки плавно разъехались в стороны. Бэбил поднял свой старенький саквояж и, направился к выходу, но затем он остановился и повернулся к осирисийцам. Снова сняв шляпу, Бэбил поклонился им и совершенно спокойно сказал:

— Благо Вашему дому и благоразумие вашим детям и внукам.

Он повернулся и вышел из лифта, но перед этим с удовольствием заметил, что его попутчики побагровели от злости. Пожелать благоразумие осирисийцу всё равно, что сказать: он глуп от рождения. Суровый осирисиец было устремился за Бэбилом, но дверь лифта закрылась.

Бэбил прошагал длинный коридор, вытерпел все положенные процедуры проверки таможенного контроля и, пройдя через широкую и высокую дверную арку, оказался в просторном зале первого этажа центрального офиса «Параллели». Он поставил саквояж на пол, выпрямился, положил руки на бока и оглядел зал, широко улыбаясь.

Он не был здесь двадцать четыре года. С тех пор как под влиянием своей ныне покойной жены решил уехать в Равнины Джитуку ради восстановления местного генофонда зерновых культур.

«Как же всё вокруг изменилось — подумал Бэбил, сияя от удовольствия. — Например, этого нынешнего красивого зала при мне не было. Если я не ошибаюсь, то его построили где-то через год после моего ухода. Если подумать, то и центральный лифт с тех пор оброс новым, более внушающим защитным каркасом, как и грузовой лифт. Да и специальный лифт для перевозки особо опасных преступников в тюрьму Тартар с тех пор заменили. Что ж, мир не стоит на месте, и это хорошо»

Да, время не стоит на месте. Оно течёт и всё меняется. Изменился и Бэбил.

Мендель был среднего роста, худощав. Его лицо было покрыто тонкой сетью морщинок, а его гетерохромные глаза изрядно выцвели за долгую жизнь, хоть и за его очками это и нельзя было приметить. Он провёл рукой по волосам. Бэбил всю жизнь носил очень короткую причёску, так как не любил свои кудри, но было и то, что нынешнего его очень веселило. Ему не удалось по-человечески поседеть, и множество прядей были по-прежнему светло-русого оттенка. Отчего Бэбил со стороны походил на этакую престарелую куропатку, где ещё большее сходство с этой птицей ему придавал крючковатый нос. Менделю было девяносто три года, но, несмотря на этот внушительный возраст, он находился в хорошей физической форме, да и, будучи непобедимым оптимистом, умирать он ещё не собирался.