Муза, Муров и Мороз

Несмотря на некоторую путаницу с членством в обществе творческих собратьев, с учетом всё же имеющегося, хоть и не так давно открытого дара к сочинительству и некоторых успехов от реального применения выявленных способностей, Борис не мог провести даже одного вечера, чтобы не сотворить какую-нибудь «нетленку», как он сам называл корявенькие и не очень стишки, а также небольшие рассказы естественно исключительно собственного сочинения. Идеи у Мурова фонтанировали неиссякаемым гейзером: то пару десятков строк лирики за один присест нарифмует, то шутку с двойным смыслом сочинит сразу же следом за этим, а то, смотришь, историю из личной жизни или из жизни знакомых изложит от чистого сердца, ничего не скрывая, да ещё и приукрашивая. По нескольку «шедевров» ежедневно на страницы в соцсетях выкладывал, получая «лайки», «плюсы» и другие знаки виртуального признания от незнакомых, невидимых, но таких желанных «поклонников таланта».

Это же наркотик – ожидание похвалы и её получение: если она есть – Борис думал: «так и надо», а если нет – начиналась «ломка неудовлетворённого тщеславия», и парень старался изо всех сил сделать нечто «выдающееся», чтобы получить «дозу». Не важно, что: фото выставить, стишок сбацать наскоро – всё равно какой, лишь бы выложить и увидеть, что кто-то неравнодушен к тому, что он сотворил. Поднятие личной самооценки через иллюзию признания посредством иллюзии действия.

Мурову нравилось, когда его хвалили, но в то же время, чтобы заработать порцию похвалы он не напрягался совсем; когда садился писать, ему казалось, что кто-то невидимый нашептывает ему на ухо нужные слова, оставалось лишь не тормозить и записывать. И даже иногда возникало ощущение, что рукой он не сам управляет, а словно диспетчер какой-нибудь или опытный оператор за ним наблюдает и координирует, настолько литературный процесс был лёгок. Сочинял парень практически без мук творчества, и иной раз получалось неплохо. Поигрался на клавиатуре пару часов, и вот вам – получите. Валяйте, хвалите за очередной «шедевр», улавривайте! А самое интересное в том, что через некоторое время Борис не мог вспомнить, как и под влиянием чего родилось то или иное произведение. Более того, он перечитывал вроде бы своё же и не понимал, откуда вдруг возникла фраза или целый оборот: с внутренним смыслом, в красивых выражениях – в быту он же так не выражался и специально в словарях не выискивал.

Почти год парень литературил, несмотря на время суток и, не соблюдая никакого режима, с одним желанием – лишь бы успеть выразить письменно сюжеты, появляющиеся в голове и по возможности красивыми словами. Сначала всё шло гладко, но потом стал Борис замечать, что действительно далеко не всегда он сам пишет. То, что казалось невозможным, существовало в реале.

Так вот, Борису Мурову даже две недели творческого бездействия показались очень долгими. А два месяца – это восемь недель! Персонально для Бориса это оказались сначала две недели усиливающегося день ото дня дискомфорта, неясного томления, а потом полтора месяца интеллектуальной пытки, когда голову словно распирает изнутри неизвестным давлением, а клапана, чтобы его сбросить, конструктивно не предусмотрено.

Однажды, засидевшись далеко за полночь, сочиняя очередную «нетленку», Муров всё же решил поспать на рабочем месте. То есть, не решил, а поймал себя на том, что печатает на клавиатуре вслепую: глаза закрыты, а пальцы самостоятельно клавиши нажимают. И всё бы ничего, многие печатают вслепую, но ведь не во сне. Мозги во время сочинительства выключаться не должны, как же иначе команды на мышцы рук подавать, и глаза… Им воспринимать результат – обратная связь необходима обязательно, в той или иной форме. Борис с удивлением осознал, что его голова почти уткнулась в стол, мыслей ноль – раньше, когда начинал страницу, были, а теперь нет – но кто-то руками командует: вон, как строчек добавилось.

Когда Борис, стукнувшись-таки о столешницу грудью, приоткрыл глаза, справа над своим плечом он заметил изящную женскую головку, напоминающую голограмму – вроде есть, а вроде и нет её – контуры заметны, но абсолютно прозрачная, лишь светилась голубоватым светом – от монитора подсвечивалась.

– Что это? – поморщился парень, одновременно стараясь за счёт мимики разлепить тяжёлые веки. Он и не проснулся ещё, глаза норовили закрыться, и приходилось прилагать усилие, чтобы их раскрыть, хотя бы один.

Пока Боря боролся со сном, его пальцы продолжали работать самостоятельно. Голографическая женщина внимательно вглядывалась в монитор и не сразу заметила, что её тоже пытаются рассмотреть. С лёгким испугом она расширила и без того большие глаза, приподняла удивлённо брови, губами сделала движение, будто сказала: «Упс!» – и растворилась в темноте. Руки молодого писателя безвольно упали на клавиатуру, и на экране напечаталось «аом\кфкфкфкфкфкфкфкфкфкф» – полная бессмыслица, которая могла бы продолжиться, если бы Муров теперь уже точно по собственной воле не убрал пальцы с клавиш.