Муж

— Я не знаю, у меня же телефона нет. Часов нет. Ноутбука тоже нет. И я беспокоюсь о детях. Я думала, мы ночью вернёмся!

— С ними всё в порядке. Эстела на связи.

Разворачивается, тянется рукой и извлекает из-под кровати свой телефон — у него это давняя привычка держать гаджеты на полу — доступными в любое время.

— Чёрт, ещё шесть утра только. Что ж ты такая ранняя для воскресенья?!

Набирает номер и протягивает телефон мне:

— Это Эстела, поговори.

Я, само собой, на своём ломаном английском выясняю, что с потомством моим всё в порядке: пообедали, поужинали, сейчас спят. Великолепно. Прямо богемная жизнь. Раньше мне такое и не снилось, чтобы за моими детьми кто-нибудь вот так ухаживал, высвободив меня хоть на время. Но, честное слово, лучше бы я вчера осталась дома: воспоминания о прошедшей «прогулке» имеют отвратительно тошнотворное горькое послевкусие.

Отдаю телефон номинальному мужу и небрежно бросаю:

— Что, брюнетка вчера не позволила остаться у себя?

— Не понял? — вонзает в меня свой карий взгляд.

— Всё ты понял, — хлещу.

И по внезапно нахмуренным бровям я вижу, что действительно понял.

— Я и не стремился нигде оставаться, — отвечает сдержанно, но с явным раздражением.

Алекс не из тех, кто любит точить язык. Он вообще никогда этого не делает. Общение с женщинами у него всегда происходит в тональности мягкости и всепоглощающе медового дружелюбия, если только они не его подчинённые.

Но вчерашние воспоминания уже вогнали меня в настроение «кусаться»:

— Ты зачем меня приволок сюда? Чтобы демонстрировать свою распущенность? И я не только о «вчера» говорю, но и глобально о своём пребывании в этой стране, твоём доме, жизни…

— Если ты хочешь поговорить, то время выбрано не самое удачное. Я после вчерашнего соображаю туго. И я не демонстрирую тебе ничего.

С этими словами выбирается из-под одеяла и направляется к шкафу, показывая мне при этом свои безупречные ягодицы в боксерах. Ага, совсем голым дефилировать пока не решается, а ведь я-то прекрасно знаю, что ему это ничего не стоит, никаких комплексов и стеснения раньше не наблюдалось.

Любуюсь. Любуюсь, пока он натягивает мягкие штаны и кремовую футболку с длинными красными рукавами «реглан», ещё больше подчёркивающими ширину его плеч. Любуюсь мышцами на спине, руках, ногах под смуглой кожей. Этот ли человек не мог подняться с постели всего несколько месяцев назад и ужасал меня своей худобой как из фильмов о нацистских концлагерях?

— Алекс…

— Да? — вопросительно смотрит на меня, развернувшись вполоборота.

— Мне кажется, тебе не стоит злоупотреблять алкоголем ещё хотя бы несколько месяцев. А ещё лучше вообще не пить, не курить, поменьше шататься по развлечениям, побольше отдыхать и набираться сил.

Он отворачивается, но по лёгкому движению мышц щеки я чётко вижу, что улыбается красивый Алекс неожиданно счастливому шкафу. Ну надо же, при таких-то толпах поклонниц дарить свои улыбки неодушевлённому предмету!

— Заботишься обо мне? — спрашивает голосом, похожим на топлёное молоко.

— Наиглупейший вопрос.

— Хорошо, не буду, — говорит. А что не буду — не ясно.

Выходя из каюты, слегка улыбаясь, добавляет:

— И я не таскаюсь по развлечениям.

И вот не знаю почему, но есть у меня какая-то предательская уверенность в том, что он говорит правду.

Phaeleh — Afterglow (feat. Soundmouse)

Снова раздеваюсь и лезу обратно в постель: ещё рано, чего даром в тесных джинсах живот мой толстый мучить? Ну, не такой уж он и толстый! Есть немного лишнего, конечно, совсем чуть-чуть, но Марку подавай, чтобы все прямо тощими моделями были! После вторых родов избавиться от живота полностью у меня не получилось, хотя, положа руку на сердце, я не очень-то и старалась, но теперь, видно, придётся. Надо же «соответствовать» хоть как-то, ну хоть в общих чертах.

Что это со мной? Вчера только собиралась билеты менять, а сейчас уже строю планы обольщения? И что, это из-за двух несчастных улыбок? Боже, как же низко я пала…

Уже начинаю дремать, укрывшись с головой одеялом, как дверь тихонько открывается, и Алекс, сосредоточенный, осторожно входит в каюту, держа в руках поднос, от которого по всей спальне тут же разливается аромат свежесваренного кофе.

Выползаю из-под одеяла на запах: на подносе, уже очутившемся посередине кровати, стоят две большие чашки с кофе и тарелка с горячей яичницей, тонкими колбасками и овощами, ещё пирожные и круассаны.

— Какая роскошь, — говорю. — А что повар ещё не уехал с этой яхты? Гарсонов вроде не видать.

— Уехал. Я сам это приготовил, — отвечает, довольный собой.

Неужели тот самый Алекс, в которого я когда-то влюбилась, возвращается? Заботливый, нежный, мягкий, трогательный и ласковый? Невольно я тоже расплываюсь в улыбке, и внутри меня становится тепло-тепло, как на солнышке примерно. Алекс, очевидно, это замечает, потому что когда я, сделав глоток кофе, поднимаю на него глаза, он улыбается ещё шире.

— Вкусно? — мягко спрашивает.

— Очень. А ты, оказывается, можешь ещё быть милым!

— Могу, — соглашается. Снова мягко. Так мягко, что у меня даже в животе щекотно.