Мужик. История Того Чувака Из Anthrax (ЛП)

Дело в том, что меня не пугали фильмы ужасов. Я любил их, и до сих пор люблю, но я всегда знал, что это не по-настоящему. И до сих пор фильмы меня не пугают. Несмотря на это, книги временами пугают меня до усрачки, потому что действие и диалог происходят в моей голове. Это совсем другая реальность. Ты создаешь собственные образы, тело покалывает или сердце уходит в пятки, когда случается что-нибудь плохое. Именно поэтому Стивен Кинг всегда был одним из моих любимых авторов. «Сияние» напугало меня так сильно, что спустя все эти годы я до сих пор не могу идти по холлу отеля, не думая, что какие-нибудь ебнутые приведения-близнецы сцапают меня.

Если уж на то пошло, я ощущаю эмоциональную связь с монстрами в классических фильмах. Не с Джейсоном в «Пятница, 13-е» или Майклом Майерсом в «Хэллоуине». Это были не более чем бестолковые, бессмертные психопаты. Само собой, клевые. Но монстр Франкенштейна – вот вам печальный чувак. Он уже мертв, его вернули к жизни, а потом его только преследуют и ненавидят, а он уродливый и страшный. Все, чего он хочет, это чтобы его оставили в покое, а все над ним издеваются. Мне всегда было жаль таких монстров. Лон Чейни-младший в «Оборотне» передал эти эмоции с использованием или без использования грима. Он сыграл Ларри Толбота, на которого нападает вервольф и убивает его, но во время схватки он получает укус. И каждое полнолуние он превращается в вервольфа. Он вызывает столько сочувствия, потому что не заслуживает такой участи. Он не хотел убивать людей как Оборотень; все произошло очень быстро. Дракула – совсем другая история. Дракуле особо не сочувствуешь – он вампир, который делает свое дело. Дракула был моим наименее любимым из первых монстров Юниверсал.

В то время мы этого не осознавали, но на психологическом уровне мы с братом установили связь с героями, которые были вынуждены жить той жизнью, которой они не хотели для себя. Детьми мы старались оградить себя от несчастья наших родителей, насколько это было возможно. Как Франкенштейн, мы просто хотели, чтобы нас оставили в покое.

Мы жили в Бейсайде, Квинс, на Бей Террес, пока мне не исполнилось восемь. Это была чисто еврейская часть города, в которой жили все - от верхушки среднего класса до богачей. Мы определенно не входили в верхушку среднего класса. Мы жили на бульваре Белл в доме на две семьи. Мы жили на одной стороне, а вторая семья на другой. Но прямо вниз по улице от нашего дома громоздились гигантские особняки. И в зимнее время мы брали лопаты для расчистки снега и ходили по району, предлагая людям очистить подъездную дорожку к дому за двадцать баксов. Для нас это была неслыханная удача - по меркам детей предподросткового возраста. У меня была тонна друзей с этого района и с соседнего тоже. Все знали друг друга. На остальной части Бейсайда жили ирландцы, итальянцы, немцы, и он варьировался от очень низкого среднего класса до несметно богатых - мешанина достатка и этнических меньшинств.