Влад Колчин

Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз

Здравствуй, Человек!

В этой книжке 24 главы – эссэ. В аккурат по числу тональностей случайно совпало.

Но речь пойдет не о тональностях. Это сложно, особенно для человека далекого от музыки. А о том, что как раз все может быть проще, чем кажется. Да, пожалуй о том.

И еще – об этом…

Потому что без этого вообще ничего не бывает.

Ну-у-у, скажешь, напустил туману!

А я пропущу мимо ушей и продолжу: если без этого ничего не бывает, то и тумана без этого не бывает, и меня, и тебя, и сказать нечего. Да и некому.

Сколько себя в сознании помню, про это и в прозе, и в стихах, но особенно пошло в песнях, получается. А без этого ничего не получается вовсе.

Ну вот, собственно, ты и догадался о чем книжка. Да-да, об этом. Других-то тем нет.

А представь, что ты не нужен. Нет, не ты, как цельная, состоявшаяся личность, с большой буквы «Я», такое как раз часто бывает, тебе просто об этом не говорят. А ты, как тот, в смешной шапке, которая над школьным ранцем торчит, если твой вид сзади рассматривать. Представь, что он не нужен.

Он сегодня пятерку получил по предмету, по которому ему и тройка – праздник. Где-то выучил или узнал случайно и теперь домой спешит, рассказать, весь радостный – полностью! Еще и на «АБВГДейку» успевает по телевизору!

Вот он не нужен. Ему не так просто сказали, ему так сегодня сделали. И вчера. И после. И всегда.

Но книжка не о том, к счастью, а об этом.

Об этом уже романтичные подростки посопливили, мудрые женщины потерпели, молчаливые мужчины поделали, а значит, и мне это слово совсем не обязательно произносить.

А когда будешь уходить – закрой поплотнее дверь. Только свет за собой оставь, не выключай.

1. Не мы такие, жизнь такая, вертеться надо. (С)

«Все относительно… А. Эйнштейн?»

…И вырваться из этого состояния невозможно. Все как тогда, когда я шел из парка Гагарина, и слезы лились ручьем. Ужас произошедшего как будто сковал голосовые связки ребенка, и я, задыхаясь от понимания своего горя, в равнодушной тишине хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

Мне было шесть лет. Случилось то, о чем предостерегала моя бабушка:

– Владик, не ездий в парк, лисапет отымут.

Так и произошло. Этот кошмар еще долго по утрам посещал меня в момент пробуждения, до открытия глаз. В минуты пограничного состояния сознания – между сном и реальным миром. И теперь я знаю – где-то на метафизическом уровне болезнь началась тогда.

Мы жили в Стерлитамаке. В маленьком уютном, хоть и загазованном промышленном городке. Куда бы я ни попадал, я чувствовал любовь людей, которые были рядом. Много людей, и все меня любили: бабушка, пекущая блины и сладкие пирожки с морковкой, большая веселая семья, дед с пчелами, смешно разъясняющий физиологические отличия между мальчиками и девочками своему малолетнему внуку, собаки во дворе, охраняющие меня, – первые друзья. Сейчас это представляется таким трогательным…

Я рано научился кататься на двухколесном велике. Родственники подарили мне велосипед очень редкой модели – «Подросток». Он считался женским, поскольку у него не было перекладины посередине рамы, как у мужских «Подростков», и я мог на нем ездить, несмотря на мой маленький рост. Помню, как вскарабкиваясь на него, я часто бубнил себе под нос две какие-то выдуманные песенки. Первая – понятная всем окружающим, пионерская, патриотическая. Подобные песни звучали каждое утро по радио. А вторая – странная, совершенно не понятная никому и даже мне. Эта вторая, была заграничная, и она исполнялась на тарабарском языке. Такие песни наверняка пели в других, далеких, неизвестных мне странах, о существовании которых я мог только догадываться. С этим незамысловатым, но разнообразным репертуаром я использовал каждую свободную минуту, чтобы залезть на велосипед, и был этим счастлив.

Они были намного старше. Я сам отдал велосипед, когда попросили «покататься». Нет, испугаться не успел тогда. Какой-то мальчишка мелкий, чуть старше меня, крутился рядом, пытался помешать им, кричал: «Не давай, он угонит!» А его отталкивали взрослые. Где теперь 1 этот светлый мальчик?

По наивности и растерянности детской велосипед отдал им. Страха не знал тогда еще. Теперь знаю, но уже не страшно. Устал от него. Улыбаюсь. Кажется велосипед тот, отнятый, намного ценнее сейчас, чем жизнь. Потому что знаю – умереть – не самое страшное в жизни, а в страхах важен градус.

Что такое страх умереть перед страхом стать растением? Превратиться в биологический организм, из-под которого достают горшки, кормят из ложечки и выносят «гулять» на балкон как кактус…

Видеть, как от тебя уходят самые близкие, и совсем не по тому, что они черствые и равнодушные, а как раз наоборот – потому что в силу своей душевной близости к тебе, но невозможности помочь, от осознания своего бессилия в течение долгих лет, которое будет разрушать их, они предпочтут о тебе не думать.