«Те, которые думают, что творящий художник в минуты аффектов способен посредством своего искусства выразить то, что он чувствует, ошибаются. И печальные, и радостные эмоции выражаются всегда ретроспективно».
Музыканты и исполнители тоже не должны находиться во власти эмоций, которые они воспроизводят, и часто – например, во время репетиций – они действительно остаются бесстрастными. Но в каком смысле мы говорим об «ощущениях» слушателя? Часто мы можем распознать в музыке определенное эмоциональное качество, но на самом деле она не вызывает эмоции такого рода. Согласно Хиндемиту, «реакции на музыку затрагивают не чувства, а образы, воспоминания о пережитых чувствах». Философ Питер Киви с ним согласен: мы можем узнавать эмоции, но не обязательно испытываем их. Симфония «Юпитер» Моцарта для меня всегда звучит весело, даже если я подавлен, но она не может улучшить мое самочувствие в такие моменты; в этом и заключается разница между пробуждением и передачей эмоций, которые Артур Шопенгауэр в 1819 году назвал характерными чертами музыки.
Западные музыканты и теоретики неоднократно демонстрировали некоторую неопределенность в различии между эмоциями, которые музыка должна выражать, и эмоциями, которые она пробуждает. В первом случае мы находим прочную основу для предположений, поскольку обращаемся к одному и тому же источнику, то есть непосредственно к самой музыке, а не к опыту восприятия. Не стоит со всей определенностью утверждать, что такое-то музыкальное произведение «вызывает во мне ощущение Х». Она вызывает все то же ощущение за ужином в гостях, на вершине горы или когда долбит у соседей в четыре часа ночи?
Очевидно, что реакция на музыку зависит не только от самой музыки: мелодия может вызвать слезы сегодня и совершенно не тронуть завтра. Реакции на музыку хотя бы отчасти обусловлены контекстом. В этой связи стоит задаться вопросом, а чего же ожидать от экспериментов, когда испытуемого закрывают в кабинке с парой наушников? В некоторых дописьменных культурах (и не только в них) контекст музыки является ключевым элементом эмоционального отклика: вопрос не в «воздействии» музыки, а в ее предназначении. Песня может быть посвящена рождению (радостная) или смерти (печальная).
Наша реакция на музыку не всегда совпадает с тем, что мы объективно наблюдаем в ее эмоциональном содержании. Грустная музыка может вызвать слезы, но (говорю из собственного опыта) ведь заплакать можно и от радостной. Грустная музыка по всей видимости приносит больше удовольствия, чем боли, иначе зачем бы ее так часто слушали (а кантри-музыка тогда бы вообще не существовала). Вне всякого сомнения, мы не можем приравнять получаемые от музыки сенсорные удовольствия исключительно к проявлениям счастья и радости, то есть к красоте; музыка может вызвать целый набор сильных ощущений от гнева до отчаяния и даже отвращения, и при этом оставаться музыкой, которую мы сознательно выбираем для прослушивания. Где красота в «Чудесном мандарине» Бартока, в «Гноме» из «Картинок с выставки» Мусоргского, или в прелюдии к сцене на погосте в третьей картине второго действия «Похождений повесы» Стравинского? Эта музыка звучит намеренно гротескно и скверно, тем не менее мы по праву наделяем ее высокой эстетической ценностью.
Мы также должны уметь отделять эмоции от настроения, хотя я допускаю, что разницу не всегда можно заметить. Музыкальное произведение может развиваться с более или менее стабильным настроением, при этом постоянно усложняясь и изменяя интенсивность (в смысле прослушивания музыки термин «настроение» кажется слишком пассивным: наша реакция скорее напоминает диалог со звуковыми раздражителями). В противоположность настроению, эмоции обычно кратковременны, часто сопровождаются измененным выражением лица и, самое главное, возникают они из-за конкретных стимулов-раздражителей, а не под действием общей обстановки. Музыкальное произведение может не придерживаться определенного эмоционального качества длительный период: скачки из горя в радость, а затем в спокойствие могут произойти в течение нескольких минут. Чтобы чувства всерьез откликались на эти изменения, человеку необходимо, как сказал Хиндемит, обзавестись психическим расстройством. Тем не менее именно этот поливалентный аспект музыки гарантирует ее привлекательность.