МЫ

Я жил в углу. Я видел только впалостьОтцовских щек. Должно быть, мало знал.Но с детства мне уже казалось,Что этот мир неизмеримо мал.В нем не было ни Монте-Кристо,Ни писем тайных с желтым сургучом.Топили печь, и рядом с нею приставПерину вспарывал штыком.Был стол в далекий угол отодвинут.Жандарм из печки выгребал золу.Солдат худые, сгорбленные спиныСвет заслонили разом. На полу —Ничком отец. На выцветшей иконеКакой-то бог нахмурил важно бровь.

Отец привстал, держась за подоконник,И выплюнул багровый зуб в ладони,И в тех ладонях застеклилась кровь.Так начиналось детство…Падая, рыдая,Как птица, билась мать. И, наконец,Запомнилось, как тают, пропадаютВ дверях жандарм, солдаты и отец…А дальше — путь сплошным туманом застлан.Запомнил: только плыли облакаИ пахло деревянным масломОт желтого, как лето, косяка.Ужасно жгло. Пробило все навылетЖарой и ливнем. Щедро падал свет.Потом войну кому-то объявили,

А вот кому — запамятовал дед.Мне стал понятен смысл отцовских вех.Отцы мои! Я следовал за вамиС раскрытым сердцем, с лучшими словами,Глаза мои не обожгло слезами,Глаза мои обращены на всех.

1938

Изба

Косая. Лапами в заборСтоит. И сруб сосновый воет,Когда ветра в нутро глухоеЗаглянут, злобствуя, в упор.Зимой вся в инее и стуже,Ослабив стекла звонких рам,

Живот подтягивая туже,Глядит на северный буран.Кругом безлюдье. Хоть кричи!Стоит, как на дороге нищий.И тараканы стаей рыщутВ пустой отдушине печи.Метели подползают ближе.И вдруг рванут из-под плетня,Холодным языком оближутВ хлеву хозяйского коня.А сам хозяин, бледнолицый,Окутан кем-то в белый холст,Лежит в гробу на половицах,В окамененье прям и прост.В окошко свет скупой бросая,

Глядит луна в его судьбу,И ветры жутко потрясаютЕго сосновую избу.Здесь, по соседству с белым гробом,В ногах застывших мертвеца,За полночь я родился, чтобыПрославить мертвого отца.Чуть брезжил свет в разбитых окнах.Вставал заношенный до дыр,Как сруб, глухой и душный мир,Который был отцами проклят,А нами перевернут был.

1938

Баллада о Чкалове