Мы дрались на истребителях

Эта посадка была счастливая и не счастливая одновременно. Счастливая тем, что остался жив, а вообще-то должен был там замерзнуть. Самолет был разбит, потому что садился на лес. Привязные ремни оборвались, и меня выбросило из кабины. Лежал я без сознания. Потом в госпитале мне рассказывали, что местная жительница ехала в лес за дровами и случайно меня нашла. Погрузила на сани и повезла во фронтовой медицинский пост. Я помню, что на чем-то еду, открыл глаза, гляжу – сани. Думаю, значит, буду спасен, и опять потерял сознание. Там меня перевязали. У меня лицо было распухшее – ударился о прицел, зуб сломан, на затылке пробоина. Они мне оказали первую помощь и отправили в госпиталь на Новобасманную в Москву. В этом госпитале я находился месяц. Во время лечения сдирал корочку, чешется же, и занес инфекцию. У меня поднялась температура, главврач дал распоряжение положить меня в изолятор. Потом я уже узнал, что надежды на выздоровление не было, и в этот изолятор клали тех, кто должен был умереть. Но я выкарабкался. Через 2 или 3 дня у меня спала температура, и я вернулся опять в свою палату.

Примерно в 20-х числах января выписали опять в часть. Прибыл в часть, в Люберцы. Некоторых летчиков уже не было. Война есть война. Я приехал из госпиталя, у меня еще были шрамы. Я попросил съездить домой – навестить родителей, которые были под немцами 15 дней. Все там собрал, получил сухой паек, документы. Потом меня вызвали в штаб и говорят – отставить. Ехать к родителям нельзя, полк должен срочно вылететь. Нас пополнили самолетами и направили в сторону Ленинграда на Малую землю. И дома не пришлось мне побывать. Полк в конце января полетел в сторону Ленинграда обходным таким путем: Ярославль, Тихвин. Приземлились в Угловом.

Оттуда летали на разведку, на патрулирование, перехват разведчиков. Немцы в это время вели себя пассивно. Воздушных боев не было. В феврале или марте меня направили на курсы командиров звеньев в Иваново.

Занимались отработкой техники пилотирования, ходили в наряды, дежурными по аэродрому. Там в это время базировалась авиация дальнего действия. Было ли что-то новое для меня на этих курсах? Почти ничего, кроме летной практики. Тыловая жизнь скучная, на фронте веселее. Хотелось быть защитником своей Родины. Поэтому стремились попасть на фронт. А в тылу спокойная работа. Летали, потом назначат дежурить. Подежуришь по аэродрому, вот такие задачи мирного времени.

– А вам не нужен был отдых от войны? Ведь там убивают, страшно?

– На войне страха не бывает. Кто боялся воевать, тот быстро погибал. Никакого страха на фронте не было, это я говорю не для красного словца. Наоборот, чувствуешь ответственность перед народом, перед партией, перед руководством страны. Поставили задачу, ее надо успешно выполнить. Надо защитить Родину, как можно быстрее освободить страну от проклятого врага.

– С точки зрения бытовых условий, где было лучше – в тылу или на фронте?

– На фронте у нас, в авиации, было лучше, чем в тылу. Там разные нормы питания были. Все для фронта, все для победы было. Горючего было мало. А на фронте всего было в достатке.

В Иваново мы примерно месяц полетали, и три человека направили в Чкаловскую. Там формировался 255-й полк двухэскадрильного состава, в котором я воевал до конца войны. Этот полк был сформирован из летчиков гражданской авиации, в основном аэроклубовских инструкторов – опытных летчиков с большим налетом, но без боевого опыта, которые переучились на истребители. У них не хватало несколько летчиков для того, чтобы в полном составе лететь в Ленинград. Вот нас туда и направили. Из всех летчиков полка боевой опыт был только у меня. Тем не менее в полку я был назначен на должность младшего летчика.

– Когда вы перешли в 255-й полк, перелетели уже под Ленинград. Вы базировались внутри кольца окружения. Как там было с бытовыми условиями, с едой?

– Для нас, для летчиков, питание было нормальным. Похуже, чем на Большой земле, поскромнее. Но нам было достаточно. Для техсостава плоховато по сравнению с летчиками. Иногда, когда еда оставалась, отдавали техникам. В принципе опухших не было, всем хватало. Техники все время работали на самолетах, крутились, вертелись, питание у них было похуже. Им пайки давали хуже, чем летному составу.

– С местным гражданским населением в Ленинграде вы контактировали?