Мы дрались на истребителях

Окончилась война. Наш полк сидел на аэродроме столицы Чехословакии Праги. Я был дежурным и сидел на командном пункте, когда раздался звонок телефона. Звонили из штаба дивизии. К ним поступила правительственная телеграмма, в которой сообщалось, что командиру звена гвардии старшему лейтенанту Гончару Ивану Алексеевичу присвоено звание Герой Советского Союза посмертно.

Я и сам блудил. Мы стояли у Одерского плацдарма, имевшего километров 30 по фронту и в глубину километра четыре. Ну, пятачок, одним словом. Одер шел с востока на запад, потом поворачивал под 90 градусов на север, потом под 90 градусов опять на запад. Наша переправа (с востока на запад) находилась у города Штейнау, возле разрушенного моста. От Штейнау на восток километров 20 наш аэродром. Мы звеном поднялись тысячи на четыре. А погода была отличная, облачности не было. На этой высоте этот пятачок не виден. Крутились, вертелись, и тут выскочил я на солнце, и оно меня слегка ослепило. Когда вывернулся, нормально стал видеть – нет наших самолетов, и все! Куда они делись?! По радио слышу, они тут переговариваются, рядом со мной летают. Кручу головой – нет их, и все! Вообще безобразие, конечно, – потерял своего ведущего. Потом смотрю по часам – время вышло. Можно возвращаться на аэродром. Я увидел, внизу летит пара самолетов, по окраске вроде наши. Я начал к ним пикировать. Скорость набрал большую и, чтобы не попасть во флаттер, вывел самолет в горизонтальный полет. Пока крутился-вертелся, и эта пара исчезла. Смотрю, на Одере городишко. Мост разрушенный, переправа. Думаю, наш город Штейнау. Пошел прямо к нему на высоте метров 200-300, чтобы сориентироваться и лететь на аэродром. Вдруг как по мне шарахнули зенитки! У меня глаза квадратные. Что такое?! Я самолет к земле прижал, чтобы угловая скорость побольше была, и вынесся оттуда побыстрее. К счастью, не попали. Отлетел подальше. Там какой-то городок. Привязался к нему и хожу – поджилки еще дрожат. Круг, другой, думаю, что такое? Наш город, а меня обстреляли. Потом разобрался, что переправа-то в нем с севера на юг. Значит, это немецкий город Глогау. Разобрался, вышел на Штейнау, обрадовался и полетел на аэродром. Мне надо было засечь время, скорость, а я так рванул. Вроде лечу долго, а аэродрома нет. Лечу – думаю, сейчас через фронт перемахну. Тогда вернулся опять к Штейнау, дал кружочек, немножко успокоился, взял курс, время засек, скорость. Пролетел положенные четыре-пять минут, смотрю, наш аэродром. Слава богу! Наши самолеты на посадку идут, и я сел. Зарулил. Подхожу к старшему летчику и говорю: «Я же оторвался от тебя. Ты уж меня не очень ругай». Он говорит: «Как ты оторвался?! Ты все время был со мной! Ты даже за мной садился!»

Во второй половине апреля 1945 года наш аэродром находился между городами Люккау и Дюббенау, на юг от Берлина километров 80—100. Впервые получили задание лететь на Берлин для прикрытия наших войск, штурмующих столицу Германии.

Наметили маршрут, договорились о взаимодействии, так как от первоначального звена остались только я с моим ведущим гвардии лейтенантом Голдобиным, слетанная пара. Другая пара летчиков была сборная, во главе с командиром эскадрильи, капитаном Бисьевым. Сели в кабины, запустили моторы, вырулили на взлетную полосу. Взлет, набор высоты, и мы звеном – четверкой на высоте полутора-двух тысяч метров идем к Берлину. Окраины города показались мне чистенькими и ухоженными, и никаких видимых следов войны. Чем ближе к центру, тем все больше разрушений и следов пожаров. Центр, как тогда говорили, «логово фашистского зверя». Вниз было страшно смотреть. Там творилось что-то невероятное! Как будто перемешивалось какое-то дьявольское варево. Клубился черный, белый, рыжий дым. Горели дома, сквозь дымы вырывалось пламя. Отблески выстрелов орудий, разрывы бомб и снарядов. Все это прошивалось разноцветными трассами выстрелов. Мы были на высоте полутора-двух тысяч метров, но и на эту высоту поднимались смрад и какая-то вонь! В воздухе, куда ни посмотри, всюду наши самолеты: «яки», «лавочкины», «кобры», «петляковы»; ниже нас «илы». Иногда появлялись «мессершмитты», но под атаками наших самолетов они тут же исчезали. Возможно, их сбивали, а скорее всего, они «убегали». И все равно мы несли потери. Вовка Колесников был сбит над Берлином. Тяжелый зенитный снаряд попал в его самолет – клубок дыма, огня, и все. Когда развеялось, ни самолета, ничего нет.

Так на Берлин мы летали несколько дней. 2 мая 1945 года наконец немецкий гарнизон в Берлине капитулировал!

– Сколько всего у вас боевых вылетов?

– 49 боевых вылетов, 12 воздушных боев, в которых я сбил лично один «Фокке-Вульф-190». Как получилось? Мы летели звеном строем «фронт» и атаковали группу «фоккеров». Каждый атаковал свой самолет. Я сбил.