Мы дрались с «Тиграми»

Мы чуть не опоздали, хотя и мчались на машинах с пушками к деревне Каракуй в Молдавии на самой высокой скорости. Мне, командиру дивизиона, полковой командир приказал экстренно, в течение десяти минут, собрать и возглавить пушечную батарею и упредить немцев. В двадцати километрах от нашего расположения большой отряд из окруженной Ясско-Кишиневской группировки вырвался ночью из кольца и по широкой многокилометровой балке уходил на запад. Нам приказано во что бы то ни стало опередить, задержать и уничтожить прорвавшихся немцев. Вторая батарея в минувших боях потеряла сразу командира и всех трех взводных, поэтому из трех батарей я выбрал для дела именно ее. Погрузил на машины пять сотен снарядов, посадил в них бойцов орудийных расчетов, санинструктора, и мы двинулись.

Солнце уже всходило, на небе ни облачка, все предвещало жаркий летний день. Но, как это обычно бывает в конце лета, заря была прохладной. Только подъехали к краю широченной балки и отцепили пушки, как в километре слева из-за поворота балки показались передовые подразделения противника.

Это была мощная, густая лавина!

Они двигались в нашу сторону сплошной темной массой по всей ширине балки, беспорядочно, но довольно быстро. Каждый фашист на исходе сил стремился обогнать других, поэтому вся масса как бы кишела и шевелилась изнутри. Ее хребет поблескивал металлом и переливался в лучах восходящего солнца. Машины, повозки, бронетранспортеры, пешие и конные солдаты плотно жались друг к другу, не оставляя ни малейшего просвета.

Мои батарейцы, увидев надвигавшуюся громаду врага, в душе содрогнулись, но ни один не выказал ни страха, ни сомнения, а только, сжав зубы, с еще большим остервенением продолжал готовиться к бою.

За какие-нибудь три минуты с машин были сброшены ящики со снарядами и орудия приведены в боевую готовность. Окапываться было некогда. Едва укрепили сошники станин, как я подал команду на открытие огня. Надо было спешить, чтобы остановить немцев как можно дальше от батареи, уничтожить их на расстоянии. Если им удастся сблизиться с нами, они обтекут батарею с разных сторон и уничтожат. Мои солдаты сознавали, что силы были слишком неравны. Четыре орудия — против такой громадины! Но ни у кого не было сомнения: биться будем до последнего.

Решаю поставить перед колонной немцев мощный заградительный огонь, чтобы напугать их и преградить путь. А потом, повернув их вспять, уничтожить. Немцы в лучах бившего им в глаза восходящего солнца не успели разглядеть нас, поэтому наш огонь был для них неожиданным. Грохот разрывов двух десятков снарядов и мощные фонтаны взлетавшей вверх земли перед самым носом первой шеренги привели фашистов в замешательство. Вмиг остановились машины, вздыбились кони, попадали в траву пешие солдаты. Но задние продолжали напирать, и махина, подмяв лежавших, обтекая разрывы снарядов, продолжала как ни в чем не бывало с еще большей скоростью двигаться вперед.

Я лежал с биноклем в траве левее самого левого, четвертого орудия, у самой кромки балки. Остальные орудия располагались ниже, уступом справа-сзади от меня. Ошеломив неприятеля заградительным огнем, орудийные расчеты замерли у пушек в ожидании новых моих команд.

Неожиданно для нас справа от немецкой колонны, ближе к верху балки, фашисты установили несколько станковых и крупнокалиберных пулеметов. В считаные секунды они окатили нашу позицию мощным пулеметным огнем. Открыли по нам огонь и разбросанные по всей площади лавины бронетранспортеры. Пули градом посыпались на расчеты. Огневики схоронились за орудийными щитами. Но немцы сделали свое дело: у нас появились первые убитые и раненые.

— Четвертому, — подаю команду, — уничтожить пулеметы!

Команда выполнена. Фашистские пулеметы вместе с расчетами тут же взлетели в воздух.

— Батарее! По голове колонны, беглый, огонь!