— Где деньги?
— Какие деньги?
— Шесть миллионов!
— Скока-скока? — не поверил Гриша.
— Повторить? Ладно, для меня не трудно: где шесть миллионов рублей?
— Да будь у меня столько лимонов, я бы давно отсюда вместе с Сеней подался! — воскликнул Гриша. — Хочешь, крест поцелую?
— Не нужен мне твой крест. Где шесть миллионов, которые ты спер в Губфинотделе? — в третий раз спросил Колычев, сжимая воротник еще сильнее.
Лицо Гриши раскраснелось, глаза едва не полезли из орбит.
— Отпусти, начальник, — взмолился он. — Не брал я никаких денег.
— Врешь!
— Чистая правда, начальник. Мы с Сеней по церквям работаем. Ну, или то, что под руку подвернется, тащим. — Он захрипел, пуская из приоткрытого рта пузыри.
Сыщик выпустил вора. Гриша с кашлем принялся тереть тонкую как у лебедя шею. Посмотрел на Борю с укоризной.
— Что ж вы так неаккуратно-то, гражданин начальник? Прямо как старорежимный городовой какой-то?
— Я тебе дам городового! — замахнулся Колычев.
Гриша сжался, в раз уменьшившись чуть ли не в двое. Перепуганный вид его подельника говорил о себе лучше всяких слов.
— Отойдем, Боря, — попросил Елисеев.
Он отвел Колычева в сторонку и тихо, чтобы никто не услышал, сказал:
— По-моему, урка не врет. К делу Мотыльковой он не причастен.
— Согласен, — вздохнул сыщик. — Но надо было до конца убедиться.
Борис подошел к старшему милиционеру, караулившему воров, положил руку ему на плечо.
— Спасибо, Терещенко.
— Да вроде как не за что. Я так понял, что вашим поискам это не помогло, — не оборачиваясь, заметил тот.
— Ничего, — убежденно сказал Колычев. — Зато другие преступления раскрыты, а наших воров будем искать в другом месте.
На улице послышался шум подъезжающей телеги. Елисеев выглянул в окно, и увидел, как с нее спрыгивают двое милиционеров.
— Вот и подкрепление прибыло, — улыбнулся он.
— Задержанных сдай дежурному, — велел Колычев Терещенко. — А мы пока в другое местечко прошвырнемся.
Другим местом оказалась столовая при заводе «Красная звезда». По договоренности между администрацией завода и губернской милицией, работники губрозыска могли здесь столоваться наряду с рабочими предприятия.
Здесь сыщики съели по тарелке пшенной каши, сваренной на воде, и выпили по стакану холодного компота. Заморив червячка, вернулись в губрозыск. Возле кабинета их уже дожидались отец и дочь Вороновы.
Борис отпер ключом кабинет и сделал приглашающий жест рукой.
— Проходите.
Оба свидетеля нервничали, ждали от сотрудников уголовного розыска неприятностей. Как же… из бывших дворян, что обязательно должно вызвать у новой власти целый ворох подозрений. И пусть вины на Вороновых нет, да и допрос проводит не губчека, а уголовка, все равно в любой момент обстоятельства могут измениться не в их пользу. Случалось, что людей арестовывали за совершенно необъяснимые вещи, просто из так называемой классовой ненависти. Правда, говорят, что большевики в последнее время взялись за ум и пытаются соблюдать что-то вроде законности, однако вряд ли эти новые веяния дошли до провинциального Железнорудска. Нет уж, с этими «товарищами» надо держать ухо востро.
С таким настроением и пришли отец с дочерью. Отвечали на вопросы односложно, стараясь не сболтнуть лишнего. А где-то в словах и отдельных фразочках мелькала плохо замаскированная неприязнь. Очевидно, у семьи имелись основания недолюбливать советскую власть. Но во всем нужна мера, а в какой-то момент свидетели ее потеряли.
В итоге Колычев не выдержал, отложил исписанный лист бумаги в сторону и чуть привстал над столом, схватившись обеими руками за столешницу. Зависнув подобно утесу над перепуганными Вороновыми, он язвительно спросил:
— В чем дело, граждане?
— Да собственно ни в чем, — пряча глаза, сказал старший Воронов. — Вы спрашиваете, мы отвечаем.
— Вижу я, как вы отвечаете. Сквозь зубы да еще так, что мне каждое слово из вас клещами вытаскивать приходится! — Колычев усмехнулся. — Что, настолько советскую власть не любите?
Девушка подняла красивую головку, хотела что-то сказать, но отец тронул ее за плечо.
— Не надо, Лиза, не провоцируй «товарищей».
В последнее слово тот вложил столько иронии, что Борис не выдержал, врезал по столешнице так, что Вороновы едва не подпрыгнули.
— Не хотите с нами разговаривать! Носы кривите! И это после того, как наш сотрудник спас и вас и вашу дочку?! Если б не он, кто знает, может, лежали бы вы сейчас оба в сырой землице, — добавил он уже тише. — Что, как вам такая перспектива? Буржуазия неблагодарная!
Елисеев посмотрел на Колычева с уважением. Оказывается, его друг знает так много умных слов. Сразу видно, что занимается самообразованием, книжки постоянно читает, когда выдается свободная минута. Сегодня (Елисеев знал это наверняка) в выдвижном ящике стола Колычева пряталась очередная книга. И это был отнюдь не вульгарный Нат Пинкертон, а повесть Пушкина. Петр даже название видел — «Метель». Правда, его удивило, что это, оказывается, проза. Прежде Елисеев считал, что Пушкин — известный поэт, стихи писал. А тут повесть, и даже не одна.