Мы никогда не умрем

Одиночество бывает разным. Бывают те часы, когда она ждет возвращения родителей с работы. Это одиночество даже приятно — оно теплое, желтое и наполняется мультфильмами по телевизору, цветными рисунками и частой трелью канарейки Тинь.

Мама подарила на день рождения фломастеры. Таша рисовала канарейку, пока не кончился желтый фломастер. Сейчас канарейка стала красной. Может быть, так бывает. И каждая красная канарейка тоже была одинока. Таше было стыдно, что она рисует красных птиц, ведь желтые, наверное, не захотели бы дружить с теми, кто на них не похож. Но она не могла иначе — желтого фломастера у нее больше не было. Наверное, ее тоже нарисовали красным фломастером.

А бывало другое одиночество. Черное, страшное. Папа часто уезжал в командировки. Таша всегда плакала — не только потому, что знала, что будет скучать, а потому, что скоро наступит момент, когда мама останется в ночную смену в больнице, и тогда ночью темнота, наполняющая две комнаты, кухню и коридор, подкрадется к ее кровати и откроет красные глаза. Раньше Таша мечтала, чтобы кто-то спас от этой темноты. Кто-то добрый и смелый, совсем не такой, как она. Но потом она поняла, что не бывает добрых и смелых друзей, а темнота бывает, и ее боятся все. Только Верка не боялась, презрительно отфыркиваясь, когда Таша пыталась рассказывать о красных глазах и красных канарейках. Верка вообще-то заносчивая. У нее богатые родители, и ей незачем бояться темноты. Она говорила, что в ее комнате стоит ночник, который родители разрешают оставлять до утра. Таша пыталась попросить у родителей такой же, но от нее отмахнулись — наверное, ночник стоил очень дорого.

А было одиночество особенное, самое странное. Такое одиночество, когда вокруг полно людей, самых разных. Одноклассники, учителя, много других детей в гулких школьных коридорах. И повара в столовой, и охранники у дверей, и вахтеры у гардероба, а еще люди на улице, на которых можно смотреть через окно, куда-то спешащие, такие разные, такие далекие, и совсем, совсем ненастоящие. Вот сколько людей вокруг, а всех будто нарисовали фломастерами — Таша оставалась одинокой.

Как уместить в слова хоть одно из этих одиночеств?

Целый мир умещался в школу, несколько улиц, магазины и детскую площадку во дворе. Больше Таша ничего не видела. Правда, она ездила с родителями в отпуск, но родители — странные люди. Приехав, они сидели в отеле неделю, купались в бассейне, где вода противно пахла хлоркой, и загорали на шезлонгах, подставляя бледные лица влажному южному солнцу. Сколько бы Таша не просила погулять по улицам или отвести к морю, они оставались непреклонны. «В море грязно, к тому же на пляжах полно извращенцев», — отвечала мать, презрительно морща нос. Отец всегда добавлял, что на рынке ее обязательно украдут, а по улицам можно и дома потаскаться. Таша понятия не имела, кто такие «извращенцы», и как можно не понимать, что дома совсем другие улицы, но послушно шла загорать на шезлонг. Только принюхивалась к далеким запахам, доносящимся из-за забора. Пахло йодом, камнем и пряностями. В номере Таша рисовала море — зеленым фломастером, а еще синим. По телевизору оно было именно такое.

Но был у Таши один секрет. Она не рассказывала о нем ни матери, ни отцу, ни Верке. И никому, никогда бы не рассказала, хотя ей очень, очень хотелось. Всему миру Таша рассказала бы о черной шпильке и красных цветах. Но эта тайна была из тех, которыми нельзя делиться ни с кем. И Таша молчала, только иногда дома, перед зеркалом, сворачивала волосы в узел на затылке и закалывала их черной шпилькой.

…

Таша никогда не хотела играть в театре, но часто ходила на репетиции кружка. Ей нравилось просто сидеть в углу и смотреть, как создаются спектакли, сценки и новогодние утренники. Она совсем не обижалась, что Дед Мороз на самом деле женщина, и что Снегурочка — красивая старшеклассница Улька. Ее не волновало, что Колобка сделали из папье-маше и старого футбольного мяча. Таше не хотелось сказок, ей хотелось, чтобы все было честно. И в театре была настоящая честность — сказки создаются людьми, они вдыхают в них жизнь и наделяют их смыслом. Иначе не бывает.

Но больше всего ей нравилось смотреть за репетициями старшеклассников. Она мало понимала в сюжетах пьес, которые они ставили. Там были истории про любовь, ссоры с родителями и какой-то вечный протест. Таша не понимала, зачем ссориться с родителями, а о любви вовсе имела свое детское, презрительно-брезгливое мнение. Но ей нравилось с каким чувством Улька играла любовь с высоким рыжим Тимуром, особенно в последней пьесе «Сказки про главное».

Таша не понимала, почему руководительница кружка, Наталья Сергеевна, заставляет красивую Ульку носить безликое черное платье и завязывать пышные темные волосы в тугой узел. И почему она никогда не позволяла девушкам пользоваться косметикой. Она что-то говорила про очарование молодости и то, что естественность и чистота — лучший образ, но Таша не соглашалась. Улька была красивее с черными тенями. А Тимура портили веснушки. Ну какой романтический герой с веснушками?