Мы никогда не умрем

Но не все взрослые были как Наталья Сергеевна.

— Какие чудные котятки, — услышала однажды вечером Таша. Она обернулась и не смогла отвести взгляд от женщины, которая стояла в дверях актового зала.

Улька по сравнению с ней казалась бледной подделкой. Таша раньше не видела таких красивых женщин даже по телевизору. Высокая, стройная, с мягкими прядями светлых, почти белых волос, ложащимися на идеально прямую спину. Линия шпильки совпадала с тонкой полоской на шелковых чулках. А еще Таша впервые видела, чтобы в помещении не снимали перчаток, и чтобы поверх перчаток носили кольца.

Сначала женщина просто сидела в углу, как и Таша. Только в ее взгляде не было и следа детской очарованности. Таша видела в ее красивых обведенных черным глазах брезгливость.

— Кто автор той пошлости, что у вас тут дети играют? — спросила она в конце второй репетиции.

Наталья Сергеевна посмотрела на нее с непонятным Таше сочувствием. Наталья Сергеевна вообще-то нравилась Таше. Она была похожа на ее мать — невысокая, бледная, уставшая женщина с гладко зачесанными назад волосами, короткими ногтями и без косметики, которая могла бы скрыть следы наступающей старости. Но как она может смотреть с сочувствием на молодую и красивую женщину, которая не боится так задавать вопросы?

— Я, — спокойно ответила она. Таша заметила, как Улька, медленно встав с пола, подошла к Наталье Сергеевне и сжала ее руку.

— Послушайте, это отвратительно. По уровню наивности эта пьеса…

— Соответствует образовательным стандартам, уважаемая. Насколько мне известно, вы здесь, чтобы защитить дипломную работу, а не давать мне советы? Покажите мне пьесу, которую будете ставить с детьми.

— Учтите, что я уже согласовала с директором как материал, так и свое право ставить на главные роли тех, кого посчитаю…

— Пьесу, — отрезала Наталья Сергеевна, требовательно протягивая руку.

Женщина, фыркнув, протянула ей распечатку.

— Завтра я вам ее верну. Учтите, я хочу, чтобы все перестановки вы согласовывали со мной.

— Зачем? — с искренним интересом спросила женщина.

— Потому что театр существует в школе не просто так. И прежде, чем вы сделаете из него вертеп, я хочу убедиться, что ваших следов здесь не останется после премьеры, — отрезала Наталья Сергеевна.

Таша не знала слова «вертеп» и вообще не могла понять сути разговора. Только вдруг ей стало обидно — Наталья Сергеевна, как и все взрослые, хотела сделать мир серым. Чтобы красивая Улька носила такой же узел на затылке, чтобы не пользовалась косметикой, чтобы ставили только то, что одобрено и правильно. Из-за таких людей, как Наталья Сергеевна, никто и не понимал, как канарейка может быть красной. Но эта женщина в черном, кажется, носила свои красные перья с таким достоинством, будто это желтые канарейки несовершенны.

— Я сразу могу сказать, что этой девушке главную роль не дам. Она переигрывает и способна испортить любую постановку, — женщина едва заметно кивнула на побледневшую Ульку. Таше снова стало обидно, на этот раз за Ульку. Зачем с ней так? Она красивая и хорошо играет. Таша ей верила.

— Прекрасно. Слушанья проведем завтра, и я буду на них присутствовать, учтите. «Дожди»? Что за название у вашей пьесы?

— Дождями небеса оплакивают людские грехи, — надменно ответила женщина.

— Просто прекрасно. Именно то, что нужно детям — людские грехи.

— Они уже не дети. Совсем скоро они повзрослеют и столкнуться со всем, что написано в пьесе. Если они сделают это на сцене — будет не так больно потом.

— Вы здесь для того, чтобы реализовать свои амбиции, а не для того, чтобы делать детям больно. Позвольте вам напомнить, если вы так любите грехи, что гордыня — один из смертных.

— О, я много знаю о смертных грехах. Больше чем вы, поверьте, — сладко улыбнулась женщина.

— Верю, — с непонятной грустью отозвалась Наталья Сергеевна. — Завтра слушанья. Учтите, я своих воспитанников не брошу.

— Никто и не требует, — процедила женщина, разворачиваясь.

Таша догнала ее уже в коридоре. Звонкая и злая дробь каблуков стучала по полу и отражалась от стен.

— Подождите! Постойте! — крикнула она, поняв, что не успевает за ней.

Женщина остановилась и обернулась. На секунду Таше показалось, что у нее очень злое лицо, но морок тут же исчез. Она улыбнулась, широко и по-доброму.

— Какой славный котеночек. Белая шерстка, голубые глазки. Что ты хотела, девочка?

— Я не котеночек, я Таша, — побледнев, ответила она. — Вы сказали, что не дадите Ульке главную роль.

— И что? — женщина помрачнела, и теплые искорки, плясавшие в ее глазах, погасли.

— Она хорошая. И очень любит… театр, — оробев, с трудом выдавила Таша.

Это была главная причина, почему она не играла в постановках, хотя Наталья Сергеевна часто звала. Она мучительно стеснялась взрослых, которых всегда хватало среди зрителей. Детей тоже, но взрослых — больше всего.

Она не смогла бы ответить себе на вопрос, как у нее вообще смелости-то хватило обратиться к этой женщине. Но ей показалось, что она не рассердится, а Наталья Сергеевна почему-то не заступилась за Ульку.