Мы придем на могилы братишек

Девчушка вцепилась в коробку, серьезно головой кивает. Остальные восторженно то на подарок, то на Питона смотрят. Улыбнулся боец, еще что-то шутливое сказать хотел, но перехватило горло, все слова застряли. Развернулся резко, побежал своих догонять.

От комендатуры снова взрыв смеха донесся. Шопен на веселую компанию посмотрел, с досадой плечами пожал. Потом перевел взгляд на частные дома за линией постов. Улица была пуста. Исчезли чеченские пацаны. Будто испарились сидевшие на корточках у домов мужчины. Опустели дворы. В переулке мелькнула женщина. Таща за руки двух ребятишек, она опасливо оглянулась в сторону комендатуры и торопливо скрылась за поворотом.

Шопен нахмурился, подхватил девчушку с тортиком на руки.

— Ну-ка, клопы, давайте шагу прибавим.

В комендатуре никого не было. Только связист в своей конурке лениво переговаривался с кем-то из своих эфирных собратьев. Усадив детей за столы в большой комнате, служившей кухней, столовой и штабом одновременно, Шопен пообещал:

— Сейчас я нашего главного кормильца найду, тот с вами быстро разберется.

В дверях он столкнулся с помощником коменданта по тылу. Тот вел, обняв за талии, сразу двух телевизионщиков и весело приговаривал:

— Так, ребятки, сейчас для тренировки махнем по соточке, а за ужином уже — как следует.

— Тезка, где комендант? — озабоченно спросил Шопен.

— У себя, а что?

— Что-то мне не нравится…

Серия разрывов легла перед сидящими на улице офицерами, расшвыряла их в стороны. Совсем близко, из кустов, из-за стоящей метрах в ста старой, разбитой кочегарки хлестанули автоматные очереди.

С первыми разрывами, стоявшие на постах омоновцы и собровцы среагировали почти мгновенно, из всех стволов ударили по краю «зеленки». Небольшая группа, под прикрытием огня товарищей, кинулась к упавшим, выхватила их из под огня. Кого на спине, кого волоком — вбросили в коридоры комендатуры, тяжко дыша, попадали на пол, прислонившись к стенам.

Мимо них, грохоча тяжелыми ботинками, пронеслась группа резерва. В руках — автоматы, пулеметы, коробки с запасными лентами. За спинами — по две-три «Мухи». Разгрузки до отказа набиты боеприпасами для себя и для тех, кто только что по «зеленке» отстрелялся. Через запасной вход, прикрытый стеной мешков с землей, вынырнули на улицу. Сквозь черные султаны, сквозь струи трассеров рванули врассыпную, к постам. К братишкам.

И пошла бойня!

Раненых в спальное помещение перенесли. Двое — тяжелые. Их на кровати уложили. Трое, исполосованные поверхностными ранениями, кряхтя камуфляж стаскивают, шальными от шока глазами кровавые дорожки на собственном теле рассматривают. Еще двое стоят, покачиваясь, трясут головами, пытаются звон от контузии из ушей вытряхнуть. Айболит и все, свободные от боя, друзьям помогают: кровавое тряпье срезают, промедол колют, раны перевязывают.

В одной из комнат — телевизионщики.

Молодой коротко стриженый крепыш в туго натянутой на груди камуфляжной футболке, сидя на ящике из-под патронов и держа в руке микрофон, раза три подряд, под аккомпанемент автоматных очередей пытается начать репортаж:

— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозный…

Грохот разрывов, сверху сыпется что-то, репортер вжимает голову, снова начинает:

— Наша съё…

— Ё… твою мать, — как бы заканчивает его фразу ворвавшийся боец, — засел, падла в кочегарке, из-за кирпичей не выковырнешь, «Муху» дайте!

— Лучше «Шмелем» зажарить! — отзывается другой, стоя на коленях недалеко от журналистов, и разрывая полиэтиленовую упаковку огнемета.

-«Шмеля»? Давай «Шмеля», возбужденно кричит боец. Пританцовывая от нетерпения, ждет, пока ему отдадут оливкового цвета трубу со смертоносной начинкой и, подхватив ее наконец, выскакивает на улицу, в грохот и трескотню.

— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозного. Вот уже три дня, как действует подписанное командованием федеральных войск и Асланом Масхадовым соглашение о прекращении огня. Но вопреки законам жанра нам сегодня не придется сказать не слова. За нас говорят автоматы…

— Готово!

Облегченно вздохнув, журналист встает с патронного ящика, нервно закуривает и говорит оператору.

— Володя, поснимай еще раненых… Перемирие, блин!

С улицы лай собаки доносится: испуганный, подвывающий. Снова серия разрывов, и лай в скулеж отчаянный переходит.

Раненый в живот кинолог Вадим стонет:

— Ральфа, Ральфа заберите!