Мы совершенно не в себе

Социальное взаимодействие у взрослых требует высокой степени осознания нескольких уровней психических состояний. Многим взрослым это дается легко и без усилий. Согласно Примаку и Вудраффу среднестатистический взрослый способен воспринимать четыре уровня цепочки – некто считает, что кто-то знает, что кто-то другой думает, что кто-то другой несчастлив, – сверх этого уже наступает дискомфорт. Примак и Вудрафф описывают такое четырехуровневое устройство как “не впечатляющее”. Одаренные взрослые способны углубляться на семь уровней, и на этом, похоже, человеческие возможности исчерпываются.

Дорога в бистро-креперию на ужин с Харлоу и моим братом была серьезным упражнением по части модели психического. Рассказал ли Лоуэлл Харлоу, сколько мы не виделись? Прилично ли выказать радость и до какой степени? Я верила в его благоразумие и осторожность, но сомневалась, что эта вера взаимна. У обоих имелись секреты, которые каждый из нас мог не счесть секретом. Так что мне предстояло угадать, что Лоуэлл уже рассказал Харлоу о нашей семье, а ему – что уже рассказала я, и обоим надо было сообразить, чего каждый не желал выдать, и все это очень быстро и прямо под носом у Харлоу, но так, чтобы она ничего не поняла.

Вопрос-тест: сколько уровней цепочки вы видите в следующем предложении? Розмари опасается, что Лоуэлл может не смекнуть, что Розмари очень не хочет, чтобы он рассказал Харлоу про Ферн, потому что Розмари считает, что, стоит Харлоу услышать про Ферн, она расскажет об этом всем вокруг, и тогда все вокруг увидят в Розмари девочку-обезьянку, кем она, собственно, и является.

Мне лишь хотелось остаться наедине с братом. Я надеялась, что у Харлоу все достаточно хорошо с моделью психического, чтобы это понять. Готова была ей в этом подсобить, если понадобится. И ждала того же от Лоуэлла.

6

К тому моменту, как я добралась до ресторана, я столько уже отшагала в тот вечер, что ноги гудели до самых коленок. И так промерзла, что в ушах звенело. Было хорошо оказаться наконец в маленькой комнате с горящими свечами и окнами, запотевшими от пара и дыхания.

Лоуэлл с Харлоу уютно устроились за фондю в уголке.

Лоуэлл сидел спиной к двери, так что первой я заприметила Харлоу. Она раскраснелась, темные распущенные волосы кольцами завивались у шеи. На ней был свитер с вырезом-лодочкой, который она спустила с одного плеча, обнажив лямку от лифчика (телесного цвета). Я смотрела, как она отломила кусочек хлеба и, ослепительно улыбаясь, кинула им в Лоуэлла. В один миг мне снова было четыре, и я стояла на земле, а Лоуэлл с Ферн, хохоча, взбирались на дерево.

– Ты никогда не выбираешь меня! – кричу я Лоуэллу. – Никогда до меня очередь не доходит!

Я не поняла, что Харлоу меня заметила, но она наклонилась вперед, что-то сказала, и Лоуэлл обернулся. Ночью пятницы в баре я узнала его в ту же секунду, но сегодня он выглядел старше, более усталым и меньше походил сам на себя. Превратился в настоящего взрослого, и это произошло без меня. Несмотря на крашеные волосы, он был похож на отца и с такой же, как у него, однодневной щетиной.

– А вот и она! – сказал Лоуэлл. – Эй, сморчок, давай к нам!

Встал и коротко обнял меня, сбросил рюкзак с пальто со свободного стула на пол. Все очень буднично, будто наши встречи – обычное дело. Намек понят.

Я пыталась отделаться от ощущения, что помешала чему-то, что я была непрошеным гостем.

– Кухня уже закрывалась, – сообщила Харлоу, – поэтому Трэверс заказал тебе ужин.

Они явно уговорили несколько бокалов местного отменного крепкого сидра. Харлоу пребывала в отличном настроении.

– Но мы едва не сдались и не съели его сами. Ты вовремя появилась.

Лоуэлл взял мне салат и лимонный креп. Почти угадал. В глазах защипало. Прошло столько лет, а брат по-прежнему знал, что заказать мне на ужин. Только в одном ошибся – в салате был болгарский перец. Я всегда выуживала болгарский перец из соуса к спагетти, который готовила мама. Болгарский перец любила Ферн.

– Эй! – Лоуэлл откинулся на спинку стула и раскачивался на задних ножках.

Я боялась, если посмотрю ему в лицо, уже не смогу отвести взгляда, так что и не стала. Я смотрела в его тарелку, закапанную расплавленным сыром. На его грудь. На нем была черная фуфайка с длинным рукавом, с изображением разноцветного пейзажа и подписью “Каньон Ваймеа”. Смотрела на его руки. Это были грубые мужские руки, правую прорезал большой шрам, от самых костяшек до запястья, и исчезал за манжетой. Я часто моргала; все это беспрестанно расплывалось перед глазами.

– Харлоу говорит, она даже не знала, что у тебя есть брат. Это что вообще?

Я сделала глубокий вдох, пытаясь собраться.

– Приберегаю тебя для особого случая. Мой лучший и единственный, больше ни сестер, ни братьев. Такими не размениваются.

Мне хотелось поддержать беззаботный тон Лоуэлла, но, похоже, не получилось, потому что в следующую секунду Харлоу громко отметила, что я так трясусь, аж зубы стучат.