Мы совершенно не в себе

Он улыбнулся. Его лицо за эти годы изменилось, но улыбка осталась прежней.

– Вот в чем проблема с отцовским подходом, – Лоуэлл постучал пальцем по подложке под тарелку, словно проблема крылась где-то возле картинки с “Супер скрэмблом”. – В изначальном тезисе. Папа всегда утверждал, что все мы – животные, но когда дело касалось Ферн, явно отклонялся от исходного посыла. Получалось, что все бремя доказательства верности его теории ложилось на нее. Это Ферн была виновата в том, что не умеет разговаривать с нами, а не мы в том, что не способны ее понять. Строго говоря, научнее было бы начать с допущения сходства. Куда более в дарвиновском духе.

– И намного менее грубо, – добавил Лоуэлл.

Он спросил меня: помню ли я игру с красными и синими покерными фишками, в которую играли мы с Ферн? “Похоже – не похоже”?

Разумеется, я помнила.

– Она всегда давала тебе красную фишку. Никому больше. Только тебе. Помнишь?

Я вспомнила, когда он это сказал. Это всплыло в моей голове новехоньким воспоминанием, более ясным и четким, чем старые, истертые, словно древнеримские монеты. Я лежу на исцарапанном дощатом полу у папиного кресла, и Ферн заходит и укладывается рядом. Я тогда как раз разбила локоть. Папа с аспирантами продолжают обсуждать неожиданную реакцию Ферн – смех. Она все еще держит покерные фишки – красную для “похоже” и синюю для “не похоже”. Она перекатилась на спину, и мне виден каждый волосок на ее подбородке. От нее пахло потом. Она почесала одной рукой мою голову, выпал волос, она его съела.

Потом, как будто хорошенько все взвесив, она протягивает мне красную фишку. Снова в моей голове Ферн глядит на меня своими яркими глубоко посаженными глазами и опускает красную фишку мне на грудь.

Знаю, что это означало по мнению отца. Ничего полезного. Когда-то она всякий раз, съедая изюмину, давала одну и мне, а теперь у нее две фишки, и она отдает мне одну. Две любопытные схемы поведения – папы хватало только на такое.

А вот что это означало по моему мнению. Я думаю, Ферн извинялась. Когда тебе плохо, мне тоже плохо – вот что мне говорили красной фишкой. Мы похожи, ты и я.

Моя сестра Ферн. Моя единственная красная фишка на всем белом свете.

Руки под столом взяли и сами по себе крепко сцепились, когда я выдавила из себя вопрос, который должна была задать, как только мы остались наедине.

– Как Ферн?

Вышло шепотом, и, еще не договорив, я уже пожалела, что не смолчала. Я так боялась услышать ответ, что тут же добавила.

– Начни с самого начала, – попросила я, чтобы максимально отдалить плохую новость. – Начни с ночи, когда ты ушел.

Но вы наверняка предпочли бы сразу перейти к Ферн. Тогда я коротко.

Я была права, предположив, что Лоуэлл двинул от нас прямиком в лабораторию доктора Алжевика. Он знал, что в его распоряжении всего пара дней до того, как мы начнем его искать, и их хватило, чтобы добраться. В Южной Дакоте был жуткий холод, кругом мерзлая земля без снега, черные деревья без листьев и сухой колючий ветер.

Он приехал, когда уже стемнело, остановился в мотеле, потому что не знал, где находится лаборатория, и искать было поздновато. К тому же засыпал на ходу после двух ночей в автобусе. У женщины на ресепшене была прическа а-ля пятидесятые и погасший взгляд. Он боялся, она спросит про возраст, но она даже к деньгам не выказала особого интереса.

На следующий день он отыскал в университете кабинет Алжевика и представился секретарше факультета абитуриентом. Она, по словам Лоуэлла, была такой типичной теткой со Среднего Запада. Очень милая. Лицо как лопата, плоское и открытое. Доброе сердце нараспашку. Он просто рожден разочаровывать таких женщин. “Как миссис Баярд, ты ж понимаешь, о чем я?”

Миссис Баярд умерла лет пять назад, так что больше он ее уже не разочарует. Я об этом умолчала.

Лоуэлл поведал секретарше факультета, что очень интересуется изучением шимпанзе. Можно ли как-то ознакомиться с тем, как здесь обстоят дела в этой области? Она сообщила ему приемные часы Алжевика, которые он и так знал. Они были указаны на двери кабинета.

Но потом она ненадолго отлучилась по какому-то вопросу, и он смог беспрепятственно залезть в ящик с рабочей почтой Алжевика. Там, среди прочего, обнаружился счет за электричество, довольно большой, адрес был загородный. Лоуэлл купил карту и хот-дог на заправке. До дома было шесть миль. Он прошел их пешком.

На дороге почти не было машин. День солнечный, но жутко холодный. От движения становилось легче. Он размахивал руками для согрева и гадал, как прошла игра с Марион. Даже будь он там, она закончилась бы неважно. В лучшем случае избежали бы откровенного позора. Без него? Что позорнее позора? Он раздумывал, что, может, не стоит возвращаться в старшие классы, а надо сдать экзамены и сразу махнуть в колледж, где никто бы знать не знал, что он когда-то играл в баскетбол. Да и ростом для команды колледжа не годился.