Мы совершенно не в себе

Наконец он добрался до территории, огороженной сеткой-рабицей. Обычно рабица для подростка Лоуэлла не была проблемой; курам на смех эти сетки-рабицы. Но здешнюю недвусмысленно оплетал провод под напряжением. Что означало, он на верном пути, только вход ему заказан.

Во дворе за оградой густая поросль голых деревьев, голая каменистая земля с пожухшими сорняками. На ветке качели из шины и сетка для лазания, как в армии на учебной полосе препятствий. Из людей вроде никого. Через дорогу Лоуэлл обнаружил обрубок дерева, за которым можно было укрыться от ветра и из виду. Он привалился к стволу и тут же уснул.

Хлопнула дверца машины, он проснулся. Ворота к подъездной дорожке были распахнуты. Мужчина выгружал из зеленого микроавтобуса здоровые мешки собачьего корма. Сложил их на тележку и покатил по ухабам к чему-то вроде гаража. Как только он скрылся за дверью, Лоуэлл перебежал через дорогу и проскользнул в главное здание.

– Взял и зашел. Вот так запросто.

Он очутился в темном коридоре. Лестницы оттуда вели и вверх, и вниз. Послышались крики шимпанзе. Они доносились снизу.

На лестнице стоял резкий запах, помесь аммиака с дерьмом. На стене выключатель, но Лоуэлл не стал зажигать свет. Солнце проникало через маленькие окошки, вырезанные прямо над землей. Этого хватало, чтобы разглядеть четыре поставленные в ряд клетки и по меньшей мере дюжину темных приземистых фигур внутри.

– А дальше, – произнес Лоуэлл, – все было ужасно. Знаю, ты не любишь говорить о Ферн. Ты точно хочешь дослушать?

Так он меня предупредил. Он вовсе не предлагал остановиться.

Я сразу узнал Ферн, рассказывал он, но не потому, что прямо-таки узнал в этом тусклом свете, просто она была самой молодой и маленькой.

Она сидела клетке с четырьмя здоровенными взрослыми. Раньше я и не подозревал, что шимпанзе так не похожи друг на друга. Шерсть у нее была порыжее, а ушки повыше, чем у других, как у плюшевого мишки. Так легко вычислить, так логично, хотя она изрядно изменилась. Стала крепкой и плотной, а была изящной. Но жутко то, как она меня узнала. Будто чувствовала, что я появлюсь. Помню, еще подумал, что папе надо бы поизучать вопрос предвидения у шимпанзе.

Я подходил к клеткам, и она еще даже не повернулась, но уже вся оцепенела. Шерсть встала дыбом, и она начала тихонько завывать, у-у, у-у, как всегда, когда волнуется. Потом резко развернулась и метнулась к прутьям клетки. Она трясла их, и раскачивалась взад-вперед, и уже смотрела прямо в глаза. Уже кричала на меня.

Я подбежал, и она просунула руку, ухватила меня и так рванула к себе, что я врезался в решетку. Ударился головой, и все немного поплыло. Рука была у Ферн в клетке, у нее во рту, но она еще меня не укусила. Думаю, не могла решить, рада мне или все же зла. Впервые в жизни я ее испугался.

Я попытался высвободить руку, но она не отпускала. От нее пахло лихорадочным возбуждением, чем-то вроде паленой шерсти. Давно она не купалась в ванне с пеной и не чистила зубы. По правде говоря, от нее воняло.

Я принялся увещевать, просил прощения, говорил, как люблю ее. Но она продолжала кричать и ничего не слышала. Она так стиснула мне пальцы, что искры из глаз посыпались, и я изо всех сил старался говорить тихо и спокойно.

Теперь уже и остальные шимпанзе здорово возбудились. Один крупный самец с эрекцией подошел и попытался отнять у нее мою руку, но она не сдалась. Тогда он схватил за вторую руку, и оба принялись тянуть, колошматя меня о прутья. Я разбил нос, лоб, щеку. Ферн все еще держала мою руку, но уже не во рту. Она развернулась и укусила самца в плечо. Прямо-таки впилась в него. Крики неслись теперь из всех клеток и эхом отдавались от бетонных стен. Все это походило на давку у сцены. Очень опасную давку.

Здоровяк выронил мою руку и попятился, широко распахнув пасть, обнажив клыки, и, клянусь, они были как зубья акулы. Он выпрямился, шерсть, как и у Ферн, дыбом. Он явно угрожал ей, но она не обращала внимания. Она подавала мне знаки свободной рукой. Мое имя – пальцы сложены в букву Л и шлепок по груди, и потом – хорошая, хорошая Ферн. Ферн – хорошая девочка. Пожалуйста, забери меня скорее домой. Я буду хорошо себя вести. Обещаю хорошо себя вести.

Здоровый шимпанзе обрушился сзади, но Ферн не могла одновременно защищаться и держаться за меня. И не стала защищаться. Ногами он разодрал ей спину в кровавые клочья. И все это время она продолжала кричать, все шимпанзе кричали, и пахло кровью и яростью, и ужасом, кислым железом и мускусным потом, и испражнениями, и голова шла кругом от ударов. Но она не отпускала меня.

И тогда появились люди, двое мужчин, они бежали по лестнице, что-то крича, но я не слышал что. Для профессоров они были молоды, скорее аспиранты. Может, уборщики. Оба здоровяки. У одного в руке электрошокер, и я подумал: как это сработает? Как они умудрятся пустить разряд в Ферн, не вырубив меня? И как помешать им вырубить Ферн?