Мы совершенно не в себе

И теперь, продираясь сквозь изнеможение, прислушиваясь к каждому вдоху, каждому мускулу, каждому биению сердца, я всем нутром поняла: я любила Ферн. Я всегда любила Ферн. И всегда буду.

Я стояла на перроне, целиком уйдя в себя, и меня захлестнуло потоком картинок. Из моей жизни, только с Ферн, а не без нее. Ферн в детском саду вырезает индюшку из бумаги, обведя руку карандашом. Ферн в старших классах наблюдает в спортзале за баскетбольным матчем и громко ухает, когда Лоуэлл забрасывает мяч. Ферн в общежитии жалуется девочкам, какие у нас чокнутые родители. Ферн подает ужасно веселившие нас тогда знаки: Лузер. Пофиг.

Мне отчаянно не хватало ее в каждом из этих мест, в каждом из моментов, и я даже не подозревала об этом.

Но если вспомнить, была и ревность. И сейчас тоже, каких-то пятнадцать минут назад, когда узнала, что Лоуэлл приезжал ради нее, а не ко мне. А может, ревность между сестрами обычное дело.

Но уж точно не такая, чтобы отправить сестру прочь из дома.

Неужели я правда это сотворила? Вот где волшебная сказка зашла в тупик.

Я решила больше не думать об этом, пока хорошенько не отдохну. Вместо этого подумала я вот о чем: что за семья позволяет пятилетнему ребенку решать такие вопросы?

В автобусе на Вермиллион, рассказал Лоуэлл, он несколько часов сидел рядом с невестой по почте всего на год старше его, только что с Филиппин. Ее звали Луйя. Она показала ему фотографию мужчины, за которого собиралась замуж. Лоуэлл не придумал, что хорошего можно сказать о человеке, который даже не встретил ее в аэропорту, поэтому просто промолчал.

Другой мужчина спросил: она в индустрии? Ни Лоуэлл, ни она не поняли, о чем он. А еще один пассажир с бегающими глазками и расширенными зрачками наклонился с заднего сиденья и сообщил, что уровень свинца в грудном молоке – часть тщательно спланированного заговора. Женщины больше не хотят быть привязанными к дому и семье. Они только и ждали предлога, чтобы уклониться, а тут как раз токсичное молоко. “Все они хотят ходить в брюках”, – произнес он.

– Я сегодня столько Америки вижу, – все повторяла Луйя с сильным акцентом.

Это стало его излюбленной фразой. Как что было не по душе, Лоуэлл говорил: “Я сегодня столько Америки вижу”.

Я направилась домой. Прогулка получилась зябкой. Призраки Ферн и Лоуэлла всех возрастов, всех настроений вились вокруг, появляясь и пропадая в тумане. Я шла медленно, чтобы оправиться от встречи и от расставания с Лоуэллом. И еще, по правде сказать, чтобы оттянуть свидание с Харлоу.

Мне не хотелось переживать за Харлоу. Не хотелось, чтобы она оказалась последним, о чем говорил мне Лоуэлл. Но когда я вернусь домой, она будет там, лежать в моей кровати. И с ней придется общаться.

Я не думала, что Лоуэлл из тех парней, что бросают девушку сразу после секса. Просто такой уж он – уходил не прощаясь, ничего личного. Добро пожаловать в клуб, Харлоу.

В защиту брата могу сказать, он показался мне безумным. Безумным из серии “таблетки от врача закончились”. Знаю, что сгладила это. В моем пересказе Лоуэлл предстает более здравым, чем на самом деле. Я так сделала из любви к нему. Но я же пытаюсь быть честной. И никому не будет проку от моего умолчания, прежде всего Лоуэллу.

Так что, из любви к нему, давайте-ка я попробую заново. Пока мы были с Харлоу, он казался самым обычным, исключительно правдоподобным представителем фармацевтической компании, как он отрекомендовался, а может, и правда им был, как знать? То, что меня царапнуло, случилось позже, когда мы остались вдвоем в “Бэйкерз сквер”.

Дело не в гневных вспышках. Лоуэлл сердился, сколько я его помню, – топал ногой, показывал средний палец, грозный ураган в мальчишеском обличье. К этому я привыкла. Я скучала по его ярости.

Нет, здесь было меньше от шального, больше от умалишенного. Едва уловимо и не вполне явно я могла притвориться, что ничего не замечаю, и страшно хотелось так и поступить. Но даже после десяти лет без Лоуэлла я знала его наизусть. Знала его мимику и жесты, как когда-то у Ферн. Что-то не так было с его глазами. Не так с посадкой плеч, движением губ. Пожалуй, безумный не совсем верное слово – чересчур личное. Пожалуй, точнее будет травмированный. Или нестабильный. Лоуэлл казался нестабильным в самом буквальном смысле слова, словно человек, потерявший равновесие.

Так я Харлоу и скажу. Он не подлец, объясню я ей. Просто нестабильный. Уж кто-кто, а она должна понять.

На этом я отмахнулась от Харлоу, чтобы дать простор мыслям о Ферн. Довольно слез и сожалений. Лоуэлл сказал, что Ферн теперь моя забота. А разве было иначе? Пришел час озаботиться всерьез.