Голубеву неловко перед Сергеевым, но встречаются они нечасто, так как помещение паспортного стола находится в стороне от городского управления, а сам Сергеев не очень любит появляться в уголовном розыске.

Он почти подружился с Александром Семеновичем Налыгиным и часто ходит к нему обедать. У Сергеева гастрит, а в кафе «Добрый вечер» готовят неплохо. Налыгин каждый раз пытается не взять с него денег, но Сергеев хмуро достает кошелек. Иногда они говорят о садовых делах, потому что охоту Сергеев забросил, и в свободное время занимается только дачей. Жена уговаривает его переехать в дальний райцентр, к своей матери, у которой пустует большой дом. Наверное, он согласится.

В этих краях летом ветрено и жарко. Сергеев шагает немного сутулясь, придерживая рукой фуражку. Я смотрю ему вслед. Июльский ветер, горячий, совсем не приносящий прохлады, крутит пыльные столбы на старой мостовой. Улица круто спускается к реке. Я жду, что Сергеев оглянется, но он продолжает идти и вскоре исчезает за поворотом.

Мы умрем в один день

1

Лезвие лопаты скрежетнуло о твердое. Саня Лукатин по звуку понял, что кость. Осторожно обкопал вокруг и, положив лопату, стал рыхлить почву шпателем. Показалось грязно-серое полушарие черепа с забитыми землей глазницами. Саня извлек череп и собрался копать дальше.

— Давай я, — предложил Володька.

Саня передал ему небольшую лопату с узким отточенным лезвием из нержавейки. Сам сел в стороне и достал из кармана джинсов мятую пачку «Примы». Неторопливо закурил, глядя, как Володька быстро углубляет яму. Начали попадаться кости. Володька вытер рукавом пот со лба.

— Интересно, кто тут закопан, наш или фриц?

Вместе с костью выбросил наверх подметку ботинка.

Саня повертел ее в руке.

— Наш… у фрицев другие.

Невнятно, с трудом осиливая звуки, выговаривал Саня слова. Еще в детстве, раскапывая старые блиндажи, попал под разрыв немецкой восьмидесятимиллиметровой мины. Двое его приятелей, пытавшихся отвинтить головку, были убиты наповал, а Сане крупный осколок раздробил челюсть и искромсал язык. Ему сделали несколько операций. Время немного разгладило жуткие шрамы у рта. Чтобы закрыть их, он носил усы, но речь восстанавливалась плохо.

Саня положил череп в целлофановый пакет и сменил Володьку, который устал и начал сбавлять темп. Из долгого опыта он знал, что по одному хоронили редко, поэтому продолжал расширять яму. Второй череп сохранился хуже, но Саня и его сунул в пакет — выбирать не приходилось, добыча попадалась скудная. Он несколько раз воткнул тонкий металлический прут в дно ямы. Прут входил в землю свободно, не встречая препятствий, значит здесь ничего интересного больше не оставалось.

Оттолкнувшись руками, он сноровисто выбросил свое плотное мускулистое тело и вместе с Володькой быстро заровнял яму.

Красная спортивная «Ява» с ходу набрала скорость. Они ехали по дну балки, петляя между трухлявыми ящиками, ржавыми канистрами и прочим хламом, извлеченным из разрытых блиндажей. Здесь когда-то проходила линия обороны, балка была перекопана вдоль и поперек такими же искателями, как Саня и Володька.

Конечно, чтобы найти ценную вещь, надо искать нетронутые блиндажи в глубине степи. Только сейчас много не наездишь — слишком сыро.

Они выбрались на гребень. Было начало апреля. Снег уже растаял, но степь оставалась по-зимнему неуютной с пучками свалянной прошлогодней травы и голыми шипастыми акациями в низинах. Пробуксовав на глинистом проселке, выехали к небольшому пруду.

Саня с маху, чтобы не передумать, сбросил одежду и кинулся голышом в воду. Повизгивая от холода, добрался до камышей, где еще плавали подтаявшие пластины зеленого ноздреватого льда, и подтянул вентерь, поставленный несколько дней назад.

Улов, небольшого щуренка и трех пузатых скользких линей, Саня отдал Володьке — отчитаться перед родителями. Сам он уже заработал двадцатку. Кооператоры платили ему по десять рублей за череп, из которых потом делали светильники. Если в черепе имелось пулевое отверстие, давали пятнадцать, вроде как за экзотику. Но черепа, пробитые пулями, попадались редко.

Через час, высадив Володьку, Саня Лукашин был дома. Поселок, в котором он прожил свои двадцать три года, назывался Хамовка и представлял из себя скопище домишек, беспорядочно разбросанных среди оврагов и камыша. Поселок появился перед войной, когда в городе начали строить огромный металлургический комбинат. В Хамовке, на самовольно захваченной земле, селились вербованные, раскулаченные и прочий разношерстный люд, съехавшийся на строительство комбината. В войну прибавились эвакуированные.

Город, наступавший на Хамовку рядами девятиэтажек, остановился, не перевалив через болотистую низину. Дальше строить высотки было нельзя.