Мы умрем в один день

— Гена очень нервный и вспыльчивый. За драки сколько раз в милицию попадал. Потом утихомирился, работать пошел. Деньги, правда, мне не отдавал, ты, говорит, их промотаешь, сам продукты покупал, подарки мне с Галкой. А потом вдруг бросил работу, стал пропадать целыми сутками. Приносил иногда вещи…

Куртенкова замолкла и посмотрела на Сергеева. Может быть, ожидала, капитан сейчас спросит, что за вещи и куда их девала. Но Сергеев молчал, откинувшись на спинку кресла, и Генкина мать снова вздохнула.

— …мелочи разные. Шарфик, рубашку там модную…

Она врала. Не только мелочи приносил домой ее сын, хотя наиболее ценные вещи ему не доставались. Их продавали где-то на стороне, видимо, не доверяя Куртенковой. Но то, что подарил ей сын: норковый воротник, босоножки, складной зонт, — она отдала при обыске сразу, не запираясь и не пытаясь доказать, что купила их на свои деньги.

— Высокомерный стал. Посмотрит на телевизор, а он у нас старый, и говорит — как свиньи живем! Перстень себе за четыреста рублей купил, штаны — за сто пятьдесят, жеваные, в пятнах, зато модные. Прежних друзей бросил, все больше с Игорем. Жулик какой-то или бандит!

— Анна Алексеевна, вы не знаете, где он живет или работает?

— Нигде не работает. Мне кажется, он приезжий, а живет у своей полюбовницы.

Старомодное слово «полюбовница» заставило Сергеева усмехнуться.

— Ну, а что-нибудь про полюбовницу знаете?

— Хороший ты, Сергеев, мужик, а про меня не думаешь. Генке много навесят?

— Статья предусматривает до семи лет.

— Может, меньше дадут?

— Может. Если будут смягчающие обстоятельства. А у него какие? Про сообщников молчит, врет на каждом шагу. Вот и получается из него самый настоящий вор.

— Какой вор? Поманили, пообещали красивую жизнь, он и пошел. Теперь передачками откупаются. Не знаю я, Вячеслав Николаевич, кто она такая. Ни имени, ни чего другого. Осторожные они, Игорь и подружка его.

На этом и закончился разговор между начальником уголовного розыска Сергеевым и матерью Генки Куртенкова, от которого тянулась тонкая ниточка к группе, совершившей полтора десятка краж. Группа сейчас притаилась, обеспокоена арестом сообщника, но если Генка будет молчать, она снова поднимет голову. Хорошо отлаженный и запущенный механизм не может долго бездействовать.

Сергеев пил чай с вишневым вареньем и смотрел выступление балета ГДР. Белокурые длинноногие как на подбор женщины очень неплохо смотрелись в своих откровенных блестящих костюмах.

Сын, Васька, поковырял ложкой в тарелке с манной кашей, потом потянулся к вазе с печеньем.

— Слава, — окликнула его жена, — заставь ребенка есть кашу.

— Чего? — не понял Сергеев, поворачиваясь от экрана.

— Ничего, продолжай любоваться. Тебя бы туда запустить, вот уж порезвился!

— A-а, — отозвался Сергеев и стал намазывать хлеб маслом. Посмотрел на сына. — А ну, доедай кашу!

— Я не хочу… И так пол тарелки съел.

— Васек, давай через не хочу. Что за еда печенье?

— Пусть печенье с чаем ест, — вдруг изменила решение жена, — у них в школе обед в одиннадцать. Не хочет кашу — значит, организм не требует.

— Нелогично, — покачал головой Сергеев. — Ты подрываешь мой авторитет.

— Его еще у ребенка заработать надо! Кстати, ты насчет сахара разговаривал?

— С кем?

Утренняя передача «120 минут» Сергееву нравилась. Вечером смотреть телевизор он не любил. Может, потому, что достаточно уставал за дейь и большинство передач его раздражали.

— С какой-то твоей знакомой директоршей. Пора к лету запасаться. Начнутся фрукты, его нигде не найдешь.

— Надо поговорить, — согласился Сергеев. — Слушай, Оля, ты бы сходила к Марине Ольховой. Ну, просто так, чайку попить, поболтать. Отвлечешь ее немного. Она очень подавленной выглядит.

— Я была у нее позавчера.

— Как думаешь, Саня мог из-за семейных неурядиц застрелиться?

— Ты кого об этом спрашиваешь? — Жена удивленно вскинула брови. — Вы же с ним друзья были, тебе лучше знать.

— Последний год мы не очень-то дружили.

— Он тебе завидовал. Неужели непонятно?

— Слушай, не надо, — попросил Сергеев.

— В семье у него не так все плохо и складывалось. Они с Маринкой снова собирались жить вместе. Младшая дочь почти каждый день к нему заходила. Впрочем, бог их знает — чужая душа, она и вправду потемки.

По телевизору стали показывать интервью с кем-то из врачей, а Сергеев подумал, что он уже неделю собирается зайти к Вагину, судмедэксперту, проводившему вскрытие Ольхова.

— Вы поторапливайтесь, — сказала жена, убирая со стола тарелки, — двадцать минут девятого.

В дверях Сергеев задержался и поцеловал жену в подставленную щеку. Привычный, почти механический жест. Не очень уютно чувствовал он себя в это утро. Припомнил, что ничего не получается с телефоном. С неделю назад ходил на телефонную станцию, узнавал. Заявление уже лет шесть лежит. Сказали — ждите. Надо поговорить с Бондаревым, он, конечно, может помочь, но обращаться к нему не хотелось. С охотой в этой воскресенье тоже ничего не выйдет, он дежурит.