Мы, утонувшие

Бомбы падали все ближе. За окнами то появлялся, то гас фиолетово-синий свет. На потолке играли отсветы пламени. Каждый раз, когда разум искал дорогу в их затуманенные мозги, пытаясь сообщить, что больше ждать нельзя, надо спускаться в подвал, — они еще крепче прижимали к себе партнершу, входили еще глубже; желание и страх подпитывали друг друга и возрастали до степени экстаза. Вот они в изнеможении повалились, раскинули руки, расслабились в блаженной минутной дреме, словно в эту ночь им удалось спастись.

Но ночь продолжалась. Бомбы не отпускали. Страх проснулся вновь, а с ним и его неизбежный попутчик, подельник, друг и враг — желание.

И тут в темноте из-под одной из кроватей раздался голос:

— Change? Кто хочет поменяться?

И они, извиваясь, поползли по полу на животах в новые, неизведанные любовные норы, где ждали новые объятия, жадные губы, влажная плоть, а немецкие бомбардировщики тем временем били по лондонским крышам, как в литавры.

Под конец все затихло. Они вылезли из-под кроватей, отдернули шторы и улеглись рядышком в нетронутые постели.

Они выиграли.

* * *

Кнуд Эрик был рядом, когда «Мэри Лакенбах» взлетела на воздух.

Это случилось, когда они шли в конвое за полярным кругом, шли в Россию с провизией для Красной армии. Стояла ясная погода, видимость была хорошей.

Те, кто стоял на мостике, затихли. Они и раньше видели, как снаряд попадает в танкер и в воздух взлетает столб пламени высотой в двести метров. Но такого не видели никогда.

И Кнуд Эрик тоже такого не видел. Но затих он не от ужаса.

Он испытал облегчение.

Они находились на расстоянии половины морской мили позади «Мэри», когда произошел взрыв.

Немецкий «юнкерс» сбросил торпеды в трехстах метрах от «Мэри». Он летел низко, как пущенный по воде «блинчик». Затем проревел над палубой и был захлестнут орудийным огнем. Из одного двигателя вырвались языки пламени.

Торпеды достигли цели.

Вот корпус «Мэри Лакенбах» выступает из воды. А вот там больше ничего нет, и последовавшая за этим тишина была столь же ужасающей, сколь и предшествовавший ей взрыв. В небо с величественной медлительностью всплыло огромное облако дыма. Казалось, густой дым сам по себе способен поднять в воздух и унести тысячи тонн стали и оружия.

Дым затерялся в облаках лишь на высоте многих километров. Он медленно растекался, пока не затянул полнеба. В море беззвучно посыпался черный снег — сажа, как будто это было извержение вулкана, а не война, в которой они участвовали.

Не будет красных огней.

Вот его единственная мысль. Полсотни человек уничтожены у него на глазах. В бинокль он видел, как за орудием скорчился артиллерист. Видел черного стюарда, невозмутимо идущего по палубе с подносом в руках. Их больше нет, и он испытывал облегчение. Его пощадили. Не его жалкую жизнь, которую он уже ни во что не ставил, а измученную совесть.

Их атаковали тридцать — сорок самолетов, летевшие на высоте не более шести-семи метров над поверхностью воды, черный рой на фоне серого моря. На крыльях машин были установлены сирены и гудки, они производили ужасающий вой, рассчитанный на то, чтобы довести противника до сумасшествия и парализовать его волю. Бесперебойно молотили двадцатимиллиметровые орудия, на палубу сыпались красно-белые трассирующие снаряды, а самолеты один за другим сбрасывали торпеды. Неопытные артиллеристы конвоя в панике стреляли куда попало, дырявя спасательные шлюпки и рулевые рубки ближайших кораблей.

С содроганием они отдавали дань мужеству немецких летчиков. С самоубийственной настойчивостью те влетали в стену огня, интенсивность которого постоянно возрастала по мере того, как на эсминцах сопровождения вступали в бой четырехдюймовые пушки.

«Вэйкоста», «Эмпайр Стивенсон» получили повреждения, затем настала очередь «Макбета» и «Орегонца».

Все закончилось за пять минут. Один «хейнкель» совершил вынужденную посадку на воду посреди конвоя. Машина держалась на воде, экипаж выбрался на крыло. Они подняли руки, показывая, что сдаются. Все, больше не враги. Без своей машины они просто люди, теперь еще и беззащитные. Летчики крутились, поворачивались, словно хотели поймать взгляд каждого из моряков, столпившихся у бортов проплывавших мимо кораблей. Затем смиренно опустили голову в ожидании приговора.

Прозвучал выстрел. Один из летчиков схватился за плечо, обернулся и упал на колени. Следующий выстрел его свалил. Он рухнул лицом вниз, тело наполовину погрузилось в воду. Три оставшихся члена экипажа в панике забегали по крылу, как будто искали укрытия. Один попытался забраться в кабину. Пуля попала ему в спину, он повалился на крыло и скатился в воду. Двое оставшихся в живых упали на колени и молитвенно сложили руки.