Мы, утонувшие

Они поняли, что произошло. Превращение не удалось. Они не стали людьми. Они остались врагами, и доказательство висело над их головами в виде черного облака, когда-то бывшего «Мэри Лакенбах». «Орегонец» лежал неподалеку на боку, медленно погружаясь в воду: ему в правый борт попало три торпеды. Половина команды, слава тебе господи, утонула. Остальных рвало нефтью на борту «Святого Кенана», отмороженные руки-ноги им, по всей вероятности, предстояло ампутировать.

Это было эхом тех ночей, когда команда «Нимбуса» настраивалась на частоту британских ВВС, мечтая, чтобы перед ними оказался немец, в которого они смогут разрядить револьвер. Наконец перед ними был враг, не военная машина, а живой уязвимый человек, которому можно причинить боль, на которого можно обрушить свою месть. Наконец-то появился шанс выровнять тот чудовищный дисбаланс, который представляла собой их жизнь.

В тех предшествовавших ситуациях Кнуд Эрик находился по другую сторону, он сам мечтал стать мишенью. А теперь испытывал такую же жажду убийства, как и прочие, — внезапную и сильную.

В нем дисбаланс был сильнее, чем в ком-либо.

Он смотрел на мужчин, стоявших на коленях на крыле сбитого самолета. Он смотрел на моряков, сотнями сгрудившихся у бортов проходивших мимо кораблей, некоторые из них — с винтовками в руках, смотрел на артиллеристов у орудий. Они стреляли словно в летнем развлекательном тире — с легким сердцем. Очевидно, снова почувствовали себя мужчинами, ведь мириться и терпеть — не мужское дело. Они платили по счетам.

Пули вспенивали воду вокруг сбитого самолета. Вот они попали в очередного летчика. Того как будто смело могучей рукой, желающей продемонстрировать бессмысленность его жизни и молитв, которые он возносил ради ее спасения. Выстрел, очевидно, был сделан из крупнокалиберного пулемета. Летчик рухнул в воду и тут же исчез.

Последний выживший поник. Сложенные руки разжались и улеглись на бедра. Он склонился вперед, обнажая шею, в ожидании последнего удара.

Стало тихо. Мужчины опустили винтовки. Момент был исполнен торжественности. Все словно задержали дыхание перед приведением приговора в исполнение. До них медленно начало доходить, что они наделали. Жажда крови была удовлетворена еще до полного уничтожения врага.

Кнуд Эрик оттолкнул артиллериста. Он был неопытным стрелком. Пули взбивали на воде длинную пенную полосу, пока он не пристрелялся. Наконец они нашли свою цель.

Он убил человека, и все в нем перевернулось.

Рыдая, он рухнул на орудие, не замечая, что раскаленный металл оставляет ожоги на ладонях.

* * *

Приказ от Британского адмиралтейства пришел, когда они огибали на семьдесят четвертом градусе северной широты остров Медвежий: рассредоточиться. Со времен конференции, проходившей в Хвальфордуре в Исландии перед началом его службы в конвое, а также по опыту всех прочих конвоев он знал, что за этим приказом стоит смертный приговор. Правил было много, но над всеми ними — одно, самое главное: держаться вместе. Только вместе вы дойдете до цели. Поодиночке, без охраны — сгинете, станете легкой добычей для подлодок, и некому будет вас подобрать, если корабль потопят.

Сколько раз, когда «Нимбус», вопреки стараниям Антона, отставал, из мегафона проходящего мимо эсминца доносилось: «Stragglers will be sunk»[64]

. Они знали: это не предупреждение, а приговор, прощание без привычных бодрых обещаний новых встреч.

Известно было только одно: груз надо доставить. Канистры, техника, боеприпасы, находящиеся в трюме, кружными путями попадут на другие, удаленные фронты, где испытание сил немцев и русских решит исход войны, а в итоге и их собственную судьбу. Они знали это, но не имели безусловной убежденности в том, что дела обстоят именно так. Перед ними было лишь море, атакующие «юнкерсы» и «хейнкели», кильватерные струи торпед, взрывающиеся и тонущие корабли да люди, борющиеся за жизнь в ледяной воде.

Они делали важное дело. Им надо было в это верить. Но в миг, когда прозвучал приказ покинуть места в конвое и поодиночке пробиваться к Молотовску, они осознали: все, что у них было, — это голая вера. Которой они теперь лишились. Оставалось лишь гадать о причинах рокового приказа, и, как всегда бывает в неопределенной и крайне напряженной ситуации, догадки собрались воедино, оформившись в подозрение. Этот слух следовал за каждым конвоем, направлявшимся в Россию, с такой же неизбежностью, как дым из грубы, кильватерная струя от винта, а торпеда — за ценным грузом: они лишь приманка.

В одном норвежском фьорде таился в засаде немецкий линкор «Тирпиц» водоизмещением в сорок пять тысяч тонн. Крупнейший линкор в мире, угроза всему, что движется по Северной Атлантике, символ нацистской мечты о мировом господстве. Возможно, в этом и была его главная ценность. Нечасто «Тирпиц» осмеливался выбраться из своего укрытия меж скалистых берегов и нанести удар. Он был подобен гигантскому волку Фенриру, который сидит на цепи и вечно угрожает миру никогда не наступающим апокалипсисом. Но теперь они знали: момент настал, Фенрир сбросит цепи, а они станут приманкой.