Мы вдвоем

— Спасибо, ребята, спасибо, а теперь вернемся к галахическим законам по поводу приготовления пищи в субботу. Я хочу вкратце повторить материал. На прошлом занятии мы говорили о том, можно ли еще раз погружать в горячую жидкость уже сваренную пищу. Мы узнали, что в этом случае ашкеназы как раз таки менее строги, чем сефарды.

Бен-Цур возмущенно перебил его:

— Но учитель, какая разница, ашкеназы или сефарды? Если можно, то можно, если нельзя, то нельзя. Вопрос в том, что сказал Господь, при чем тут все эти глупости о том, где родилась моя бабушка? Кого это вообще волнует? — Он вдохнул, посмотрел на Йонатана и сменил интонацию с запальчивой на язвительную. — Ведь по сути все эти законы, меняющиеся от общины к общине, всего-то и показывают, что галаха — дело несерьезное, — добавил он.

Йонатан попытался объяснить, что важно каждому сохранять обычаи предков, чтобы традиция не прервалась, но знал, что говорит неубедительно. Зачем он рассказывает им вещи, в которые и сам уже не верит, которые тянутся за ним шлейфом со времен наивного воодушевления первого года в ешиве, а теперь это не что иное, как заусенец — отказывается быть частью тела, но и не хочет оторваться. Почему он так боится поделиться с ними своим сложным и противоречивым духовным миром, который на самом деле его занимает? Почему не обсуждает с ними то, что галаха прекрасна, но при этом необходимо постоянно помогать ее течению, спасать ее саму от страхов, которые не позволяют ей услышать новые вызовы времени? О сложности современной религиозной жизни, в которой мы — обитатели нескольких разных, порой несочетаемых миров? Почему, притворяясь искренним, он все же пичкает их замшелой религиозностью, которой кормили его самого, и заставляет их чураться ее так же, как делает это и он сам?

14

За день до обрезания Мика явился в Шаарей-Ора, постучался в дверь семьи Бардах и объявил изумленной матери Алисы:

— Я приехал помочь.

— Помочь? — недоуменно переспросила она, не сумев скрыть подозрительную ноту в голосе. Ведь именно из-за него она чуть не заставила Алису расстаться с Йонатаном перед помолвкой, потому что генетика — это не шутки, и надо найти в себе силы притормозить любовь, так как главное в жизни — обыденные заботы и дети, здоровье и заработок, а не все эти безответственные юношеские влюбленности. Однако в итоге она тогда велела себе сдержаться и ничего не сказала дочери.

— Да, помочь с обрезанием, — ответил Мика онемевшей от неожиданности женщине и взмолился: — Скажите только, где оно будет проходить, и я пойду и там наведу чистоту.

— В старой ашкеназской синагоге, — обронила она и осталась стоять как вкопанная, не зная, сообщить ли молодым родителям о прибытии назойливого брата или, наоборот, скрыть это от них.

Мика побежал к запертой старой ашкеназской синагоге, вскочил внутрь через открытое окно, набрал в маленькой кухне ведро воды, вооружился найденной в углу шваброй, а на одной из полок над раковиной нашел остатки желтоватой жидкости для мытья полов и накапал ее в ведро, разулся, поставил ботинки на подоконник, затем выплеснул воду на пол синагоги. Мутная вода и пена окружили его ступни, которые начали терять устойчивость на холодном полу. Он стал энергично сгребать воду к наполовину забитому канализационному отверстию, откуда она понемногу выплескивалась на широкую площадь перед синагогой. Затем подтащил престол Элиягу^[175] к ковчегу, вылез в окно и отправился в торговый центр Шаарей-Ора. Там приобрел упаковку шариков и два белых листа ватмана, вернулся в синагогу, проворно надул шарики и развесил их над бимой в два ряда крест-накрест. В завершение склеил листы ватмана и кривоватым почерком вывел на них: «Поздравляем!! Добро пожаловать на обрезание Идо Лехави» — и повесил плакат у входа в синагогу.

После трехчасовых трудов довольный Мика разлегся на задней скамье синагоги, набрал номер Йонатана и сказал:

— Привет, Йонатан, я приехал вас навестить. Я в ашкеназской синагоге, зайди ненадолго, вход через окно.

Увидев плакат «обрезание Идо Лехави», Йонатан потерял дар речи, а потом закричал на Мику:

— Ты с ума сошел? Кто тебе сказал, что мы его назовем Идо? Что ты лезешь в мою жизнь? Без конца пытаешься ею руководить. Это наше решение, мое и Алисы — никого другого!

Он присел на скамью и ощутил укол знакомого ему чувства вины — зачем он так болезненно реагирует на добрые намерения Мики, ведь тот делает все из самых добрых побуждений.

— Йонатан, успокойся, — сдержанным и рассудительным тоном произнес Мика. — Ты думаешь, кто-то сомневается? Конечно, вам решать, никому другому, это ваш ребенок. Я только говорю, что вы удостоились возможности назвать малыша именем Идо. Это привилегия. Что тебя напрягает? Вот бы у меня был сын и мне бы выпала такая возможность… — его голос задрожал. — Но меня никто не хочет, им не нужен тронутый, они хотят без изъянов, с иголочки.