Мы вдвоем

Он будет ассистентом фотографа, будет учиться в городской религиозной школе среднего уровня, позаботится о том, чтобы никогда не стать преподавателем. Постарается не позволить себе втянуться в область назидательной ответственности, родительских собраний, уроков об отношениях между полами, о том, где был Бог во время Холокоста, и о том, почему его добрый и очаровательный брат Мика сошел с ума. Так он избежит позорной участи — быть педагогом в ешиве для подростков, каждый день вынужденным надзирать за парнями, которые играют в телефон вместо того, чтобы всецело отдаться утренней молитве. У него нет сил и на то, чтобы в результате своих усилий удостоиться титула «рав». Он хочет одного: тихо и спокойно жить. Вот и все. И только нечастые моменты уединения с электрической гитарой, когда он надевал звукоизолирующие наушники, чтобы никому не мешать, были для него отдушиной в возведенной вокруг себя толстой стене из страха и опасений.

Несмотря на поздний час, стоял туман, и Йонатан. вернулся домой взмокшим. С собой он принес запах стресса и жары, пропитавший его рубашку и цицит, и Алиса сразу поняла: что-то случилось. «Праведница печется и о поте скота своего»[28], — пошутила она однажды, когда он, пропотевший и пропыленным вернулся с военных сборов.

— Как дела? — спросила она, медленно приподнимая голову с подушки. Йонатан увидел стоящее у кровати ведро и вспомнил, что ее рвало утром, как раз перед тем, как он отправился в путь: в школу Бецалели, где преподавал еврейскую литературу и ѓалаху, затем на занятия йогой в центр «Эфрон» и, наконец, на безумную, ненужную встречу с адвокатом Гореном. Он подумал, что не только пища исторглась из нее, но и разъедающие ее душевная боль и надлом, что так она пыталась избавиться от травмирующей памяти о выкидыше, которая все еще не оставляла ее. В самом начале беременности доктор Судри твердо заявил им, что ее течение будет тяжелым. «Все-таки беременность после выкидыша. Вам понадобится постоянное наблюдение. Это не шутки».

Йонатан оставил ее вопрос без ответа и спросил, как прошел ее день, не принести ли ей что-нибудь холодное попить, придав голосу отеческий, обеспокоенный тон.

Она ответила, что утром чувствовала себя отвратительно, испытывала бесконечное покалывание в ступнях. Как маленькая девочка, которую оставили больной одну дома. Но с обеда ей стало значительно лучше. Она погрузилась в чтение Агнона.

— Агнона… — бессмысленно повторил Йонатан. И только после этого пунктирно, словно пытаясь скрыть подробности, рассказал ей об их с Микой визите к адвокату и к родителям, затем устало опустился рядом с ней на край кровати.

— Ох, бедный мой, — обняла она его за плечи. — В конце концов все всегда падает на тебя, тебе еще придется собирать документы и деньги, пока он…

Разжав свои объятия, Алиса нарочито погладила живот, будто тот уже начал округляться, и продолжила мягким, но строгим голосом — Йонатану показалось, что это нарочитая строгость:

— Послушай, вся эта история с Микой — сумасшествие. И ты, мой дорогой, должен поберечь себя, чтобы наш малыш пришел в спокойную, здоровую обстановку, а не туда, где все вывернуто и изломано! Завтра же утром позвони родителям и скажи им, что весь этот скандал с судом не должен тебя коснуться, и если они хотят ввязываться, то на здоровье, но только они и Мика. Ты — вне игры. Брат больше не может быть твоей заботой, у тебя теперь есть собственная семья. Хватит, пусть твои родители возьмут это дело на себя, пусть занимаются своим сыном-сумасбродом, а нас оставят в покое.

Алиса переложила истрепанную книгу Агнона с колен на коричневую тумбочку возле кровати, спустила ноги вниз, быстро засунула их в тапочки, ушла в кухню и вернулась с бокалом воды.

— Попей, — указала она Йонатану, и тот произнес «шеаколь ния бидваро»[29], медленно отпил, подумав, включает ли «воля Господа», по которой все происходит, безумие Мики и смерть Идо, затем сказал ей, что идет готовить ужин, ведь она не ела, и он тоже — родители ничего им не предложили.

— Иногда они с ума сводят, папа и мама, пусть возьмут на себя хоть немного ответственности! — выпалил он, надеясь, что она одобрит выказанное возмущение ими.

Алиса взглянула на него и с улыбкой произнесла:

— Поверь, я их люблю, но хватит, пусть, как ты говоришь, возьмут на себя хоть немного ответственности.

Он сказал:

— Хочу тебя побаловать, сбегаю-ка в магазин. — И, вопреки своей укоренившейся скупости, пошел и купил козий сыр, соус песто, тонко нарезанный зерновой хлеб. Вернувшись, быстро нарезал овощи в салат, насыпал в него кусочки орехов и темно-красной сушеной клюквы, которую нашел, порывшись в холодильнике.

Алиса обрадованно произнесла:

— О, Йон, как здорово, — и с удовольствием съела почти полмиски салата, затем предложила: — Давай нальем вина и выпьем «лехаим»[30].