Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

— Если так оставить его, — говорит Сунила, — то он вырастет вверх, как дом банка в Улеаборге, и под водою дойдет до дна. Я это дело знаю.

Залом расширяется; бревна примыкают слева и справа, они стонут, кряхтят, белая пена полощет порог.

Акционер мечется на берегу. Он застрелил бы того негодяя, который упустил этот залом. Он превосходно знает, что, если спохватиться вовремя, простой сплавщик может ударить первое бревно, и все потечет своим порядком, и молевой сплав пойдет спокойно по реке. Но он знает, что если сейчас ругаться и угрожать, то дело будет проиграно, никто не станет рисковать собою, чтобы разбить залом.

И поэтому акционер бегает по берегу и умоляет сплавщиков помочь, пока еще не поздно, пока еще можно сбить залом.

Все стоят — кому охота рисковать жизнью! — а бревна подходят и подходят, и залом трещит, скрипит, стонет, и белая пена моет порог. А Каллио смотрит на Инари и думает: «Ну, теперь тебе секреты не помогут».

В это время у запани тоже накопляется задерживаемый воротами сплав. И Каллио видит: Инари отводит Сунила подальше от берега, вытаскивает листки бумаги и передает их ему, а затем идет обратно к берегу, подходит к акционеру и говорит:

— Я сорву залом.

Тот в радостном удивлении смотрит на него и протягивает для пожатия руку. Десятник, вытирая выступивший на лбу пот, шепчет:

— Я не ошибся в этом человеке.

А Инари, как бы не успев второпях взять протянутую ему руку, схватывает шест и уже работает.

Каллио восторженно следит за каждым движением мастера. Он знает, что самое главное, самое важное — это найти сейчас первое зацепившееся бревно, которое застопорило весь этот поток леса. Он знает, на какое опасное предприятие пошел Инари. Если найти в этой огромной свалке нужное первое бревно, раскачать его, сорвать с места, тогда рухнет разом все это нагромождение и бревна, как спички, разлетятся по сторонам.

Каллио смотрит и как бы запоминает с завистливым восхищением каждое движение Инари.

Акционер замер. Десятник, Сара и другие сплавщики следят за Инари. А он взбирается по бревнам, которые скользят под его ногами, не хотят принимать его, отплывают и колеблются. Инари осторожно осматривается и всем своим существом — глазами, руками, ступнею, шестом, настороженным ухом — ищет первое остановившееся бревно среди тысяч бревен строевого леса, балансов, пробса, палубника, кокор, — одно из нескольких тысяч.

Но вот он взмахнул руками, и шест разрезал воздух.

Неужели поскользнулся?

Нет, он почувствовал, увидел бревно. Вот он словно пляшет по бревнам, и стройная его фигура балансирует, кажется, без всякого напряжения.

Сейчас начнется самое главное и самое опасное. Сейчас, когда он столкнет с места это бревно, когда оно сорвется и пойдет вниз по порогу, обмываемому ослепительной пеной, — весь залом рухнет, загрохочет, и бревна, выдавливаемые напором, прыгая, сплошным массивом устремятся вперед, и надо в одну-две-три секунды успеть выскочить, вывернуться, вылететь из этого беспорядочного, грохочущего потока.

Каллио закрывает глаза и слышит страшный грохот и стук своего сердца.

Потом он сразу широко открывает глаза, смотрит — залом рассыпается. Одно бревно взлетело на два метра в воздух, а другие, толкаясь, резвясь на пороге, торопятся, становятся торчком и снова падают.

Акционер присел на пень, лезет во внутренний карман пиджака и зачем-то вытаскивает бумажник.

Инари стоит, немного бледный и улыбающийся, на берегу и просит у Сунила трубку.

А Сара стоит рядом с Каллио и шепчет ему на ухо:

— Учись, Каллио. Такому человеку можно верить. Я знаю, верить можно только тому, кто хорошо работает.

Каллио утвердительно кивает и чувствует, что у него затекли ноги и пересохло во рту. Они вдвоем подходят к своему товарищу, смеются, пожимают его шершавую руку и снова смеются: мир прекрасен.

Десятник говорит:

— Идемте, ребята, назад, надо отворять ворота запани и выпускать сплав дальше.

И они идут обратно. Мир чертовски хорош, и Инари — настоящий мужчина. Да, такому можно верить.

Они выпускают из запани лес, и бревна выходят в далекое путешествие.

И снова сплавщики заползают спать в свою собачью конуру, и снова Инари выбирается в лес из этой собачьей конуры и долго не возвращается. А Каллио не спит. Он думает, куда запропастился Инари, приподнимается, стукается головой о потолок, ворчит: «Са́тана-пергела» — и выползает на воздух.

Ночь прозрачна, и, таинственные белой ночью, высятся береговые сосны и лепятся по обрывам; там шумит быстрая река, и где-то очень близко поет пеночка.

Каллио вытаскивает кисет и набивает новую трубку, а птица поет. Он прячет кисет и вспоминает, что кисет-то сшит ему Эльвирой, и тогда он думает: как только кончится сплав, он пойдет и поможет ей два-три дня по хозяйству на полевых работах.