Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Лишь неотложные дела могли заставить человека отправиться в такую глушь. Ведь Виртанен был не только руководителем писательской организации, но и председателем республиканской партколлегии.

— Каждый раз на дорогу в одну только сторону я тратил почти неделю! — рассказывал он мне. — То на веслах, то на руле, с привалами, с ночлегами у костров или в рыбачьих избах. Леса… Река… А на реке комаров немало. Но тебе нечего о комарах беспокоиться, сейчас ведь осень. Студеные заморозки! — и Ялмари, неторопливо развернув карту, стал показывать путь и советовать, где лучше устраиваться на ночлег…

О Виртанене я всегда вспоминаю с благодарностью. Через два года в его переводе на финском языке вышел мой роман «Мы вернемся, Суоми!».

В Ухте меня приютил начальник погранотряда, а все вечера я проводил у «сынов севера», у очага, пахнущего смолой, в бревенчатой просторной избе, на берегу тихого стынущего озера. После ужина сосредоточенно попыхивая трубками-носогрейками, коммунары рассказывали мне о жизни коммуны, о снежном походе двадцать второго года, и мне казалось, что я в штабе партизан в лесной баньке в ночь перед восстанием.

Правда, над столом сияла электрическая лампа в сто свечей.

Поздно вечером двое «сынов севера» проводили меня домой, в погранотряд.

На берегу и на деревьях лежал мохнатый, свежевыпавший, нетронутый снег. Озеро темнело всей своей ровной гладью и отражало высокие-высокие звезды. Было совсем тихо. Где-то вблизи затявкала собака. Из клуба пограничников глухо доносилась музыка. Мы остановились, разговаривая на самом берегу около сосны Ленрота.

Сто лет назад Элиас Ленрот добирался сюда, чтобы записывать у здешних стариков руны «Калевалы». Это та самая сосна, невысокая, покореженная, под которой он, по преданию, записывал строфы великого эпоса. Широко раскинула она запорошенные снегом ветви над заколдованным озером Куйто. Сосна огорожена невысоким, до пояса, деревянным штакетником, к которому прибита памятная доска.

— Молодцы! Догадались загородить!

— Это все Матеро! Первое его дело было, когда пришел сюда.

Матеро, таково настоящее имя того человека, который своим горячим словом поднял лесорубов на восстание. В отряде его знали под фамилией Коскинен.

Не один день я провел вместе с Матеро — директором Ухтинского леспромхоза. Мы ходили по стройке. На втором этаже, настилая полы, трудилась бригада плотников-шведов. И Матеро разговаривал с ними, шутил, отдавал распоряжения по леспромхозу и попутно рассказывал мне о делах на лесосеке и о снежном походе.

Мог ли я, вернувшись домой, в Ленинград, не написать о том, что так переполняло меня!

Долго я не мог подыскать заглавия своему роману. Сначала он печатался продолжениями в журнале «Звезда» под названием «Терве, товерит!» — то есть «Здравствуйте, товарищи!». Отдельной же книгой издательство «Молодая гвардия» выпустило его к I съезду советских писателей в 1934 году.

Прошло десять лет с тех пор, как я впервые добрался до Ухты. И вот я снова в этих местах.

У высотки со смешным названием «Кис-кис» часа два пролежали мы распластавшись, приникнув к сырой земле, накрытые огнем минометов противника. Это было вблизи от сосны Ленрота.

Фронт Великой Отечественной войны надвое разрезал район Калевалы.

В здешних лесах я встретил старых друзей и обрел новых. Судьба и высшее начальство забросили сюда давнего знакомца, бывшего разведчика-лыжника отряда Антикайнена, командира одной из героических интербригад республиканской Испании, генерал-майора Акселя Анттилу.

Неистощимый на выдумки, задиристый весельчак, безоглядно смелый, словоохотливый, но беспощадно коверкающий русскую речь (за двадцать лет он так и не освоил ее по-настоящему).

— Я должен быть вперед! Понимаешь! Моя характер такая! — говорил он о своей должности — заместителя командующего 26-й армией по тылу.

Левее 26-й армии — с левого фланга — начинал войну прославившийся на весь фронт своим упорством полк, которым командовал майор Валли — один из главных организаторов «Ляскикапины».

С ним впервые я встретился тут, на фронте, в его наскоро разбитой палатке у Порос-озера. (Вскоре он стал полковником на самом северном участке нашего фронта у скал Баренцева моря.)

В тылах неприятеля, противостоящего 26-й армии, действовало два партизанских отряда.

Одним из них командовал бывший председатель колхоза Пертунен, внук того знаменитого слепца-рунопевца, со слов которого Ленрот записал лучшие руны «Калевалы». Другой отряд возглавлял майор Журих, бывший до этого командиром Ухтинского погранотряда, того самого, который приютил меня десять лет назад.

Несколько дней провел я на партизанской базе этих отрядов в летнем, источавшем запахи смолы и земляники мачтовом бору. Ночевал в землянках на берегу озера, в стороне от дороги.