Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

— …Никого не принуждаем идти с нами. Кто хочет добровольно идти, пусть заявит об этом в той комнате, где происходит запись…

Коскинен показывает на дом господ, и Каллио видит: на крыльце дома стоит Сунила с листами чистой бумаги в руках. Каллио видит: ярко-красная куртка пробирается к крыльцу. Ему делается смешно, и он вслух смеется.

— Вот это повезло! Сунила, оказывается, тоже здесь. И как это мы раньше не встретились? Вот это молодец, я понимаю, хочет записаться первым. — И Каллио поднимает руку вверх, машет товарищу и кричит: — Эй, Сунила, Инари тоже здесь!..

— Тише, тише, черт! — кто-то толкает его в спину.

А голос Коскинена по-прежнему звенит в морозном воздухе ясного февральского утра:

— …Товары, лошади, касса акционерного общества с этого момента наши. Мы проверили все ведомости и списки долгов и увидели, что большинство лесорубов после месяцев зимней работы еще находятся в долгу у акционерного общества. Но здесь есть и такие, кому акционеры должны. Обычных расчетов мы производить не будем. Каждому вальщику будет выплачено сто пятьдесят марок, каждому возчику триста пятьдесят, независимо от того, кто кому должен…

— Хорошо. Так… Хорошо, хорошо. Верно…

Гул одобрения катится над толпой.

— …Выплату начнем сразу после собрания. Выдавать будет по ведомости кассир под нашим контролем…

Олави возится, распоряжаясь укладкой ящиков с салом. Он занят подсчетом пил, топоров, кеньг, теплых рубах, пакетиков кофе. Потом еще надо взглянуть, как работает десятник, которому он приказал составить ведомости на выплату жалованья. Сани с оружием он уже передал Лундстрему.

Какая досада, он не слышит, что говорит Коскинен. Но дел так много. И на складе так много добра, что обязательно нужно будет и на складе попросить помощи сочувствующих возчиков, а в случае чего и мобилизовать.

Он входит в комнату к арестованному десятнику. В этой комнате сидит человек в пиджаке и с галстуком, говорят, что это управляющий соседнего пункта. Этот человек раскрыл форточку и старается услышать, что на дворе говорит Коскинен.

— …Заявляю еще раз: никакого своеволия и беспорядка не будет. Мы не грабители, а революционеры.

Олави некогда, он выходит из комнаты, часовой запирает ее на ключ.

Управляющий соседнего пункта задумался: нет, это серьезнее, чем он думал. Пожалуй, никакой выгоды для его компании не будет от этой забастовки…

— Да закройте вы, наконец, форточку, пальцы мерзнут, — возмущается десятник и продолжает писать ведомость.

Форточка захлопнута. За стеною слышна дробь «ремингтона».

Каллио первый подходит в комнате к столу, за которым сидит Сунила, чтобы записаться в отряд. А насчет слушания речей он не мастак. Он сразу и так понял, в чем дело.

— Твоя куртка, Сунила, может пригодиться, хороший из нее может выйти красный флаг, — говорит он.

Коскинен махнул рукой и с расстановкой заключает свою речь:

— …Те, кто придет к нам, пусть знают, что приходят к дисциплинированным людям. Командиров не выбираем. По поручению партии они назначены мною. Могу вас уверить, что у нас уже есть достойные люди, которые знакомы с военным делом. Теперь вы знаете все и делайте выбор, к кому хотите примкнуть.

Он не успел еще спрыгнуть с ящика, как вдруг заговорили, зашумели, одобрительный гул еще раз осыпал снежинки с нагруженных ветвей.

Так вот какая была на этот раз забастовка!..

Инари показалось, что Коскинен плохо окончил свою речь: «К кому хотите примкнуть?!»

Да разве надо было спрашивать? Разве в конце концов это вопрос? Ведь каждый решил его для себя, наверно, давно.

Нет, он, Инари, помнил речи на фронте!

Два мира стоят друг против друга.

Он сумеет дополнить, сказать как надо.

Мы победим!

Волнение захлестывает его, у него замирает сердце, но он вскакивает на ящик и видит все взгляды, устремленные на себя. Он радуется, и сразу волнение подступает к горлу, и он не может сказать ни одного слова.