Эрик выключил свет и присел на край кровати, вытер влажной салфеткой Йоле грудь и спину. Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Ленка не видела его лет семь, наверное. Эрик всегда был красавцем, а сейчас ещё и очень возмужал, повзрослел. Не очень коротко стриженые тёмно-каштановые густые волнистые волосы, шоколадные большие глаза с длинными по-девичьи ресницами, короткая аккуратная бородка по краю нижней челюсти и небольшие тонкие усы, удивительно идущие ему. Очень правильные, но не модельно слащавые, а мужественные черты лица. Ростом около двух метров с фигурой античного атлета и уверенностью, что нравится женщинам, он был опасен для любой девчонки. Но не для неё, потому что она чётко знала, что просто не может заинтересовать такого. Йоле была реалисткой с сильно заниженной самооценкой и считала себя вообще на другом полюсе от идеала женской красоты. Она злилась и начинала подозревать в психических отклонениях всякого представителя мужского пола при попытке сделать ей комплемент. Разве может кто-то нормальный восхищаться ею? Ростом чуть выше полутора метров, худенькая, с непослушными пшеничными волосами, к тому же сильно выгорающими на летнем солнце, с очень белой кожей, слабо поддающейся загару, ногами тридцать четвертого размера, длинноватым носом с горбинкой и тонковатыми, упрямо сжатыми губами. Только глаза были бабушкиными – ярко-зелёными с золотыми искорками, только их можно назвать красивыми, но и то на любителя. А так в целом серый мышонок и не более того. Вообще незаметная, неприметная, да ещё и с ужасным характером. Для неё стало неразрешимой загадкой, почему Эрнст вообще обратил на неё внимание.
– Прости, мы не садисты. Но нужно было это сделать. Ночью ты опять нас здорово напугала. Четыре минуты заводили сердце, я уже был готов на прямой массаж пойти.
– Ты здесь работаешь?
– Да, иногда консультирую и оперирую.
– Вельден, что происходит? Прошу тебя, не надо так со мной. Зачем всё это, почему ты сказал, что любишь меня? Это ведь не может быть правдой. Прошло столько лет, да и последняя наша встреча закончилась не очень дружественно. Если только для того, чтобы приободрить, то не стоит. Это было бы слишком жестоко. Мне сложно было поверить тогда, а теперь тем более.
– Я влюбился с первой минуты, как только увидел тебя, хотя и не сразу понял это. Вспомни, сколько раз потом я пытался поговорить с тобой, встретиться, объясниться? Понимаю, что слишком часто вёл себя как полный идиот, но и ты не давала мне ни единого шанса. То пряталась, то прогоняла. Эти годы я был рядом с тобой, а ты не замечала или не хотела замечать. После похорон твоего отца я приходил каждый день почти две недели, но дверь так и не открылась…
Эрик ненадолго замолчал. Йоле отвернулась к стене. Она тоже тогда очень его любила, потом заставляла себя ненавидеть, потом пыталась забыть и смириться.
– Йоле, милая, я отдам всё за то, чтобы ты вспомнила, что может быть хоть капельку была не равнодушна ко мне, или чтобы полюбила. Я должен был поговорить с тобой раньше, но не смог решиться. Боюсь, что слишком тебя обидел, но ведь можно исправить? Может, закончился мой срок испытания и наказания? Я на всё готов ради даже микроскопического шанса. Сможешь ли ты меня когда-нибудь простить? Пожалуйста, дай мне надежду. Я не могу тебя потерять. Позволь быть с тобой рядом. Йоль, мне без тебя невмоготу, всё не в радость.
Йоле прекрасно помнила, как он её обидел и за что просит прощенья. Но, может, и вправду дать ему шанс? Ведь ничего непоправимого не случилось. Она тоже любила его всегда, с момента знакомства. Любит и сейчас. И бабушка говорила, чтобы она ему верила. На чашах весов одиночество и надежда быть с любимым человеком. Нужно только решиться.
– Мне не за что тебя прощать, мы оба виноваты одинаково. А надежда есть всегда. Я не смогла ни возненавидеть тебя, ни забыть. Хотя очень старалась.
Она даже не могла предположить, что в поцелуй можно вложить столько чувств. Её обожгло пламенем, потом бросило в ледяную воду, потом в забытьё и наконец в цветущий яблоневый сад. Заныла каждая клеточка тела, а низ живота скрутило так, что она, не выдержав боли, застонала.
– Прости меня, тебе больно? Господи, я опять не смог удержаться, столько лет ждал этого! Помнишь наш первый поцелуй и второй? Ты тогда оба раза здорово разозлилась. Йоле, любимая моя, прости. – Он целовал лицо, губы, не в силах остановиться, обнимая и прижимая к себе. – Мышка, Йолечка, неужели это наяву?!
– Доктор, я раненая и почти убитая… и мне иногда нужно дышать. Извини, почему-то резко захотелось спать…
Господи, он до сих пор не разучился краснеть, как девчонка! От физической усталости и избытка радостных чувств, появившихся впервые за несколько лет в почти мёртвой душе, она уснула в мгновение ока прямо на его руках.
ГЛАВА 7