Мысли

И становится невыносимо, когда ты представляешь, насколько медленно поворачивается

эта Земля,

Насколько медленно движется от утра к вечеру, от осени к весне -

Нечеловечески, невыносимо медленно,

Но безостановочно,

Без сомнений,

Раздавливая своим бесконечным весом

Секунды и минуты.

Раздавливая твое нетерпение,

Твое стремление жить.

Лучше и не думать об этом,

Лучше не представлять,

Лучше знать, что ничего не меняется.

Покой

У меня нет слов,

Читай мои мысли,

Но не произноси их вслух,

Не надо.

Пусть все останется на своих местах

Пока не поднялся ветер,

Пока этот покой не оказался

Сном.

Не глубоким,

На самой поверхности настоящей жизни.

Ночь городов

Ночь вскрывает суть городов.

Она рисует их по-своему, не так, как день,

Смелыми мазками света упрощает их, но придает им глубину.

Она отказывается от всех этих цветов и подробностей,

от бесполезной точности.

И вдруг мы понимаем их,

Вдруг мы узнаем о них больше,

Вдруг мы узнаем их.

Она слушает, она чувствует и

Ставит точку на бесконечной черной глади, и еще, и еще.

И очередной город становится созвездием, неизвестным тебе,Которое ты пролетаешь на всей скорости уже разогнавшейся жизни, мимо, но навсегда запоминая.

И еще, и еще, и вот уже другой, совсем маленький островок чьей-то жизни где-то на подступах к огромному городу, потерявшийся в ночи – только два огонька горят в абсолютной тьме, два ждущих живых сердца.

И поезд мчится вперед – на ощупь,

И, кажется, он тоже потерялся – и больше нет ни звезд, ни созвездий,

Чтобы ему сверить свой путь, чтобы попросить помощи,

Чтобы хотя бы на несколько минут остановиться и отдышаться.

Но тьма за окном вдруг становится отражением в стекле,

И я не могу отвести от него взгляда.

Я узнаю в нем себя самого, свою жизнь, свою судьбу -Ночь нарисовала и меня.

Нить

Я не верю в смерть, не верю в то, что что-то заканчивается и обрывается.

Любовь не обрывается – она остается, как туго натянутая нить между

Тобой и мной.

Если бы что-то оборвалось, эта нить потеряла бы натяжение – я же чувствую,

Что оно стало лишь больше и продолжает усиливаться.

А как еще мы можем чувствовать друг друга – одна душа другую?

В лабиринтах жизни ли мы блуждали или теперь уже в других лабиринтах -

Другой жизни или не жизни вовсе – нить натянута, нить ощущается, нить связывает.

И я благодарен тебе за эту нить, за то, что она не дает мне заблудиться, за то, что она

Ведет меня через эти темные странные залы, за то, что она есть.

Когда-нибудь я тоже выйду из них, я тоже буду свободен.

И я спокоен, спокоен – я не могу заблудиться, не могу потеряться.Я тебя люблю.

Начало

Если ты можешь отделить себя от другого человека, вырвать его судьбу из своей,

Выбросить его душу из своей – значит вы еще никто друг другу.

Души близких людей неразделимы, не высвободить одну от другой.

Что бы ни разлучало их, что бы ни разделяло, они не просто связаны -

Они едины.

Один человек – продолжение другого.

Они – едины, но не одно и то же. И если бы можно было условным пунктиром отделить одну судьбу, одну душу от другой, то что осталось бы справа, оказалось совсем не тем, что слева – разные, но единые и одно.

Одна большая судьба.

Любовь, и ничто другое больше не стоит называть этим словом – складывает судьбы людей, объединяет души, отодвигает горизонт, делает нас больше нашей собственной жизни.

И это не уменьшаемо, и если мы уже стали больше, если это уже произошло – связаны навсегда, едины.

Счастье, если с самого детства кто-то любил нас и связал свою судьбу с нами.

Именно это позволяет мне сейчас начинаться задолго до своего рождения и заканчиваться, верю, дальше, чем моя жизнь, много дальше – никогда не заканчиваться.Я начинаюсь в 1925 в Ленинграде, в Киеве – я радуюсь рассвету на Лифляндской улице и радуюсь тому же рассвету на Крещатике. Я живу в блокаду, в самые черные дни моего города, остаюсь с ним вместе ждать свое будущее, и я попадаю в Сибирь в Тюменскую область – я учу детей, чужих, а потом и своих, трех, и учусь, и сею хлеб. Я был ранен под Сталинградом, и я брал Варшаву и Берлин. Я сидел в нижнетагильской тюрьме и растил один детей, выходя раньше зари на покос, где кишели змеи, и смотрел на гладь заводоуспенского пруда. Я возвращаюсь туда, где Ганнибал и Пушкин, и Набоков, и Станционный Смотритель, и сказка – чудесная, но непонятная мне. Я радуюсь рождению в 1982-ом внука сына брата, и радуюсь в 2010-ом рождению такого долгожданного правнука, внука, сына. Я жил в Ленинграде и в Петербурге, и я живу здесь, сейчас в 2011-ом, и ничто не прервалось, нет – ничто не прервалось, и я буду жить и дальше, и в 2100 году хочу видеть все это, помнить все это, помнить и смотреть – на сотни лет вперед.