Мысли

(Странно, что они не могут дать определение таким вещам, не напутав. Мы сейчас поговорим об этом.) Мы полагаем, что восприятие у всех одинаковое. Но это произвольное предположение – у нас нет никаких доказательств. Согласен, что эти слова употребляются в одних и тех же случаях, и что всякий раз, когда два человека видят, как некое тело изменило свое положение в пространстве, они оба выражают свое восприятие этого предмета одним и тем же словом, говоря, что предмет этот движется; и из этого тождества в словоупотреблении делают важный вывод о тождестве мысли. Но хотя можно сделать ставку и на такое утверждение, это отнюдь не полностью и не окончательно убеждает: ведь известно, что зачастую одни и те же выводы делаются из различных предположений.

Этого довольно, чтобы запутать суть предмета, хотя и не настолько, чтобы вовсе помрачить прирожденную ясность суждений, коей мы руководствуемся в таких вещах. Академики[32] стали бы биться об заклад, но это лишь во вред и смущает догматиков, к вящей славе всей пирронистской шайки, то есть этой двусмысленной двусмыслицы и некоей сомнительной темноты, где ни наши сомнения не могут вовсе загасить всякий свет, ни наша прирожденная ясность не может вовсе рассеять тьму.

(На обороте. Такова же и всякая вещь. Бог – начало и конец. Екк.)

1. Разум.

110 (282). Мы познаем истину не только разумом, но и сердцем. Именно сердцем мы познаем начальные понятия, и тщетно рассудок, к этому непричастный, пытается их оспорить. Пирронисты, которые только этим и заняты, стараются напрасно. Мы знаем, что живем не во сне. Как бы ни были мы бессильны доказать это с помощью рассуждений, такое бессилие означает лишь слабость нашего разума, но никак не зыбкость всех наших знаний, как они утверждают. Ибо знание первоначал – пространства, времени, движения, числа – столь же твердо, как любое из тех, что даются нам рассудком; на эти-то знания, добытые сердцем и инстинктом, и должен опираться разум и основывать на них все свои рассуждения. Мы сердцем знаем, что у пространства три измерения, что числа бесконечны, а уж потом разум нам доказывает, что нет двух таких квадратных чисел, из которых одно было бы вдвое больше другого. Начальные понятия познаются чувством, теоремы доказываются умозаключением; и в том, и в другом знании мы можем быть уверены, хотя достигаются они разными путями, – и если разум потребует у сердца доказательства начальных понятий, чтобы согласиться их разделить, это будет так же смешно и бесполезно, как если бы сердце требовало от разума прочувствовать все доказанные им теоремы, чтобы согласиться их принять.

Итак, это бессилие должно послужить лишь к унижению разума – который желал бы судить обо всем, – но не к оспориванию нашей уверенности в своих понятиях. Если бы наставлять нас был способен один только разум, тогда пусть Бог даст, напротив, чтобы мы в нем вовсе не имели нужды и познавали бы все предметы инстинктом и чувством. Но природа отказала нам в этом благе; напротив, она дает нам весьма мало познаний такого рода, а все остальные могут достигаться лишь рассуждением.

Вот почему блаженны и тверды в убеждении те, кому Бог дал веру через сердечное чувство; но тем, кто ее не имеет, мы можем ее дать лишь через рассуждение, пока Бог не даст им ее через сердечное чувство, без чего вера остается делом всего лишь человеческим и бесполезным для спасения души.

111 (339). Я могу представить себе человека без рук, без ног, без головы – ведь нас только опыт учит, что голова человеку более необходима, чем ноги. Но я не могу вообразить человека без мысли. Это был бы камень или животное.

112 (344). Инстинкт и разум – печати двух природ.

113 (348). Мыслящая тростинка.

Не в пространстве должен я искать своего достоинства, но в правильности мысли. Владение землями не даст мне никакого преимущества. В пространстве Вселенная объемлет и поглощает меня, малую точку; мыслью я ее объемлю.

114 (397). Величие человека в том, что он сознает себя несчастным; дерево себя несчастным не сознает.

Сознавать себя несчастным – это несчастье; но сознавать, что ты несчастен, – это величие.

115 (349). Нематериальные души.

Философы, победившие свои страсти, – какая материя могла это сделать?

116 (398). Сами эти несчастья доказывают его величие. Это несчастья владетельной особы. Несчастья свергнутого короля.

117 (409). Величие человека.

Величие человека столь очевидно, что оно проистекает даже из его ничтожества. Ведь то, что естественно для животного, для человека считается ничтожным; из чего мы заключаем, что если ныне его природа подобна природе животных, то это есть падение высшей природы, которая была ему свойственна прежде.