Мытарства

Налитые кровью глаза его какъ-то завертлись необыкновенно дико и страшно, и онъ вдругъ совершенно неожиданно, ничего не говоря, какъ кошка, отпрыгнулъ отъ двери, бросился къ старику, повалилъ его навзничь и, вцпившись ему въ горло руками, началъ душить, воя и визжа, какъ волкъ.

Старикъ вытаращилъ глаза, захриплъ и замахалъ мн рукой.

Я сперва испугался, — до того это было дико и неожиданно. Потомъ, видя, что онъ задушитъ старика до смерти, схватилъ «раба Божьяго» за его длинныя, рыжія космы обими руками и поволокъ по полу. Онъ, очевидно, отъ страшной боли, сейчасъ же выпустилъ старика и, отбжавъ въ уголъ, всталъ тамъ спиной къ стн, дико глядя на насъ безумными глазами.

— Господи Іисусе! — простоналъ перепуганный старикъ, — вотъ было гд смерть свою нашелъ… Ну, Семенъ, гляди теперь за нимъ въ оба… Коли что, бей его сапогомъ въ рыло… Парень, я вижу, ты ловкій… Вотъ чорта-то, прости Господи, притащили. Что-жъ теперь намъ длать?..

— Не знаю… увидимъ.

— Полоумный, знать?

— Чортъ его знаетъ… Спать, видно, намъ не придется.

— Гд спать… гляди, гляди!

Полоумный «рабъ Божій», глядя на насъ, поднялъ вдругъ руки надъ головой и, махая ими, пустился по каморк плясать въ присядку, крича во всю глотку какую-то кабацкую псню. Онъ долго вертлся по полу, похожій на чорта, встряхивая волосами и размахивая полами подрясника. Потомъ, очевидно, измучившись, пересталъ плясать и, подскочивъ къ двери, завопилъ: Отоприте! отоприте! отоприте!..

— Господи помилуй! — шепталъ перепуганный старикъ, — Царица Небесная… Семенъ, на сапогъ, держи, будь наготов… Коли что, бей его въ торецъ. Вотъ вляпались-то мы съ тобой… Гляди, какъ бы лампочку, спаси Богъ, не разбилъ…

— Отоприте! — вылъ, между тмъ, пьяный монахъ такъ громко и дико, что, я думаю, на улиц былъ слышенъ этотъ крикъ.

— Не ори! — раздался за дверью голосъ сторожа.

— Отоприте! — еще шибче закричалъ пьяный.

— Ну, погоди-жъ ты, чортъ! — крикнулъ сторожъ, — мы тя уймемъ… Погоди!..

Онъ ушелъ и скоро возвратился назадъ съ двумя сотскими. Вс они трое ворвались въ каморку, набросились на монаха, сшибли его съ ногъ и начали колотить и таскать по полу, какъ какой-нибудь мшокъ съ трухой… Монахъ дико визжалъ и рвался…

— По рылу не бей! по рылу не бей! — кричалъ сторожъ, — охаживай его по бокамъ, вотъ такъ! вотъ такъ! ловко! что, чортъ, будешь орать, а?.. будешь, а?..

Его били и волочили за волосы до тхъ поръ пока онъ не пересталъ кричать. Потомъ связали ему веревкой руки и, бросивъ въ уголъ на полъ, ушли, какъ ни въ чемъ не бывало… Очевидно, дло это для нихъ было привычное, неинтересное, обыденное…

— Успокоили! — подмигивая и весело ухмыляясь, сказалъ старикъ, когда они ушли, — ловко отдлали: за дло… не ори. Задушилъ было, проклятый! Гляди, не издохъ бы ночью, наживешь съ нимъ бды… на насъ еще свалятъ… Погляди, дышетъ ли?

Я подошелъ и взглянулъ на лежавшаго навзничь монаха. Лицо его было бло и страшно. Изъ угла рта сочилась кровь. Глаза были закрыты. Онъ тихо и рдко дышалъ.

— Ну, что? — спросилъ старикъ.

— Дышетъ! — отвтилъ я.

— Ну, а дышетъ, значитъ, ничего… отойдетъ…

Избитый монахъ вдругъ завозился, застоналъ и, повернувшись на бокъ, лицомъ къ стн, захраплъ.

— Не отходитъ-ли? — испуганно воскликнулъ старикъ. — Сёмъ, батюшка, посмотри!

— Нтъ, — сказалъ я, послушавъ, — спитъ.

— Ну песъ съ нимъ!… пущай спитъ… Проспится, будетъ по утру бока почесывать…

Мы поговорили еще кое о чемъ и, погасивъ огонь, легли опять спать точно такъ-же, какъ раньше, крпко прижавшись другъ къ другу…

XXVI

Долго-ли я спалъ, — не знаю. Проснулся я отъ того, что меня кто-то тихо трогалъ по лицу чмъ-то холоднымъ и мокрымъ. Испугавшись, я вскочилъ и закричалъ:- Кто тутъ?!

Отъ моего крика проснулся старикъ, и слышно было, какъ онъ сперва ошарилъ то мсто, гд лежалъ я, и, не найдя меня, испуганнымъ шепотомъ спросилъ:

— Семенъ! гд ты?..

— Здсь! — отвтилъ я тоже шепотомъ и добавилъ, — меня кто то разбудилъ… за лицо трогалъ.

— Зажигай скорй огонь! — заволновался старикъ и заерзалъ по полу. — Убьетъ, проклятый! И какъ это мы, дураки, оплошали, — огонь погасили.

Я торопливо чиркнулъ спичку, зажегъ лампу, и вотъ что увидали мы при ея слабомъ свт.

На полу, около нашей постели, головой къ стн, ногами къ намъ, лежалъ навзничь монахъ. Ноги его, обутыя въ опорки, поверхъ грязныхъ портянокъ, находились какъ разъ на томъ мст, гд была моя голова. Очевидно, онъ толкалъ меня въ потемкахъ по лицу этими опорками…

Онъ лежалъ, глядлъ на насъ мутными страшными глазами и улыбался, скаля зубы, какой-то страшной и противной улыбкой…

— Что? Что ты? — спросилъ я, отшатнувшись отъ него.

Онъ ничего не отвтилъ и молча, не переставая улыбаться, водилъ глазами то на меня, то на старика.

Мн стало страшно. Вся эта долгая ночь стала казаться какимъ-то кошмаромъ…

— Не во сн-ли я все это вижу? — думалось мн,- не заболлъ ли я горячкой… не бредъ ли это?..

— Рабъ Божій! — заговорилъ старикъ, — что ты, а? проснулся, родной, а?.. А ты усни еще… вставать-то рано.

— Гд я? — прохриплъ монахъ.

— Въ хорошемъ мст, землячокъ, — съ усмшкой отвтилъ старикъ, — на даровой квартир… въ гостиниц господина Клопова.