На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

При «непредсказуемости» нашего издания, не зазорно, в общем-то, возвращаться уже публиковавшимися произведениями, – так же и сей нумер, сколь не рассчитывал явиться свету «сугубо» оригинальным, но Маэстро Бухбиндер – срез особый. <…>

В прошлом году довелось мне побывать в Кыргызстане – то была та еще осень! Архив Бетехтина, однако, отыскал, а вот до Буха (так мы кликали Игоря), вернее, до вдовы его Наташи, лично добраться не сумел, ну а через посредников было передано, что и наследием, и тем паче гонорарами с него займутся сами… Спишусь, порасскажу, что в альманахе, почитай, уж половина покойников, так что ежели бы «прострелили» гипотетические гонорары, то разве что на поминальные свечи. Ну да ладно, пока, о «делах семейственных» – что они господину Читателю? – ему надо «по существу»…

Игорь Романович Бухбиндер (1950–1983) родился в Томске, крови немецко-еврейской (он гордился своей фамилией, в переводе с нем<ецкого> – «переплетчик книг», говорил, что фамилия Цеховая, а в Вартбург вряд ли позвоню…)[706]. Успешно учился и в школе, а позже и на лингвиста в Институте (Университете?) языкознания (Новосибирск, Академгородок) – до митингов по кончине И. Эренбурга и участия в самиздатовском «Голубом экспрессе», после чего был изгнан с факультета, кого-то из группы участников журнала посадили… Бух мало распространялся об этом, но, что тут таить, – ощутим был в нем вес за собою присмотра КГБ, несмотря и на то что право на восстановление, как он сам упоминает в № 1, с 79-го он получил. А уж зачем?.. Читал едва ли не на 20 языках, как будто бы в совершенстве владел немецким, мог общаться на английском, французском… Поэтов упомянутых наций, во всяком случае, читал наизусть на подлинном и помногу. Нет, не «Фунес, чудо памяти»[707]

, но память и впрямь была феноменальной, не говоря уж об эрудиции. Изначаловал себя выходцем из некоей «школы Маковского»[708], чьих стихов больший объем нам пока, к сожалению, неизвестен, вот разве что нижеприводящееся стихотворение, что по трудного почерка рукописи Бухбиндера переписал не менее легким В. Бетехтин (А. Соколов-Нестеров переслал некогда, не расшифровав некоторых слов). Я и так опубликовываю их[709]

. <…>

…Такое вот длинноватое отступление. Надо же – ну ничего общего со стихами Бухбиндера в вышеприводившихся не нахожу. Да ведь, когда по невежеству остальное неизвестно – что скажешь?.. Остается предполагать (смутно вспоминая рассказы Буха) некое глубокое общение и проч., к тому же это пока что всё, что мы имеем о Буховском «учителе».

Игорь был знаком и с В. Делоне[710]

(периода ссылки упомятнувшегося), еще с массой интереснейших людей, творцов – но молодость! широкоразбрасывавшаяся, эгоистическая моя молодость, не усадила ты меня попристальнее и скрупулезнее «повыведовать», поназапомнить о путях Буха. Вот даже и некогда подаренной фотографии не сыскать. Но если вы откроете за 64-й страницей томик из «Лит<ературных> Памятников» Рильке, то бюст работы Клары Рильке-Вестгоф поразительно напоминает Бухбиндера. Возможно, во мне отголоски юности, некая тяга к идеализации – но похож, может быть, и сам Бух улавливал это сходство, к тому же Рильке был едва ли не любимейшим его поэтом, возможно, что он пробовал и переводить, а в период наибольшей между нами близости советовал и мне. Не изданного еще тогда Мандельштама – поэзию – знал всего наизусть. Итак, Игорь явился в свою фрунзенскую ссылку в как всегда незашнурованных ботинках, <с> рукописями и своими «любимыми немцами». Многие еще помнят – что это были за придушенные годы – конец 60-х, 70-е… Мытарствовал и, наконец, этому насквозь, каждым геном, интеллигентному, хрупкому, как бы романтических времен менестрелю, образованнейшему и талантливейшему поэту довелось обрести достойное адское место машиниста ТЭЦ. На его работе я побывал однажды – она огромна, эта фрунзенски-бишкекская ТЭЦ, страшно-вибрантно-гудяща, парно-душна, у Игоря же развивалась астма. От которой он и задохнулся летом 1983-го… Постепенно обнаруживались со-товарищи по Цеху и бесперспективности опубликования. Существовали даже литобъединения (А. Бережной из «Рубикона»-«Тулпара», кажется, всё печатается, Лев Аксельруд, наверняка как поэт никому там не нужный – в Израиле[711]) – приходили люди почитать-поплескаться, похохмить да напиться – эх, та водочка-самогоночка, коию столь талантливо выгоняла жена Бухбиндера! Родилась у них и дочь – Мария, вроде бы в отца, уже даже что-то печатает свое. Среди собратьев Бух был признан Мэтром, его критику и дружбу ценили, да многих он, собственно, и «породил», многие тянулись к нему и, как бы кто не открещивался ныне из еще, слава богу, живых, от влияния Буха на себя – пусть не в стиле… а хотя бы в элементарном просвещении – отказаться, думаю, было бы, не покривив душою, сложно. Талантливых того круга сформировалось достаточно – прежде всего покойный Василий Бетехтин, скорее всего, и вдохновленный Игорем на Поэзию, и которого Бух считал поэтом высшим себя, еще писал и стихи прозаик Анатолий Абдурахманов («подкомпилированный» Соколовым в № 3), тот же Соколов, Юрий Богомолец, С. Басина, я, наконец и др. Мне трудно что-либо наверняка упомянуть о, так сказать, конфессиональной принадлежности Бухбиндера – тема Божественного не стояла в разговорах того круга и времени не центральном месте – его интересовало прежде всего Искусство, в каком-то смысле это и было его религией, а ряд лет, после переезда во Псков, мы уже общались урывками, разделяли пространства и времена, но атеистом назвать его, всё же, уверен, было бы ошибкой.

Отходили беседочные посиделки-попевалки-попивалки, с кем-то я стал более дружен, кроме того, в Бухбиндере наметилась тенденция к прекращению творчества, но, видимо, это сильно сказано – но писал (вернее, записывал из памяти) и читал он всё меньше. А назревал альманах, и украдкой, чтобы не тревожить жену, Бух начитал и написал для «Майи» свою подборку. Некоторые автографы я использую ныне. И вот уже с Шешолиным мы привезли первый номер в Киргизию («И откуда, паренек, достаешь ты таких медвежат?» – ласково спросил Игорь) – и во славу Искусства и Бахуса весело отметили это дело в майской азийской ночи… Но комплекс былых инцидентов с властями, может быть, под неким влиянием, томил Игоря, к тому же и не всем участникам он доверял. Так уже не вошел он во второй номер – и вдруг позже пообещал мне дать подборку – каюсь, нечто помешало мне зайти, а Соколову он не дал… Собирался даже навестить меня на Иссык-Куле (они с женой бывали у меня и раньше), но заболел. Мы с Соколовым тогда еще вместе бродили магическими тропами предгорий, и вот приехала его жена – Игорь задохнулся в больнице… Я, конечно, не оставляю надежд связаться с Натальей Бухбиндер – хотя бы почитать, если не издать, но это уж, как Бог даст, а помнится, что у Буха был-таки основательный сундучок, пописывал он и прозу, а может быть еще таятся и неизвестные нам имена. (Майя. № 6. С. 481–484)