На берегах любви

Вот, например, безымянный остров длиной не более пяти миль и шириной около трех – именно здесь разбитый шлюп «Рейвентэйзон» бросил якорь в 1692 году. Утомленные пиратскими набегами пришельцы назвали это место Бухтой Спокойствия, а сам остров, который в то время был полностью необитаемым, – Мистере. Название острову дала моя мать: с возвышающейся на южном побережье скалы смотрело женское лицо. Являлось ли это делом рук человеческих или всего лишь работой стихии, мы так и не узнаем никогда. Как бы там ни было, Мистере прекрасно смог удовлетворить все нужды поселившихся на нем людей – растительной пищи здесь оказалось в достатке, так же как и скота, вероятно, оставленного когда-то его обитателями.

Вновь прибывшие навсегда похоронили память о прошлых преступлениях и к 1695 году основали колонию добропорядочных граждан. Я родилась в апреле того же года, а через восемь месяцев после моего рождения мама умерла. Если не принимать в расчет этой утраты, наша колония процветала, о чем свидетельствовали дневники отца, которые мне посчастливилось найти несколько лет назад. Достаточно сказать, что в 1712 году нас уже насчитывалось девяносто три человека, в том числе несколько женщин и с полдюжины детей. Кроме того, население острова включало сто пятьдесят слуг и работников.

В конце концов Мистере стал самодостаточным поселением, а вокруг Бухты Спокойствия разросся шумный город Ла-Каше. На небольшой плодородной равнине раскинулись плантации, обеспечивавшие нас едой и табаком, который мы продавали контрабандистам и пиратам. Старые связи отца спасали нас от пиратских набегов. Мясо, ром и табак мы обменивали на товары из мира цивилизации, а кроме того, хотя об этом вслух не говорилось, нам иногда перепадали предметы роскоши, предназначенные для других.

Мое детство на Мистере протекало безоблачно; казалось само собой разумеющимся, что мы безбедно живем на этом изумрудном острове посреди ярко-синей глади Карибского моря и будем жить так всегда. В памяти моей сохранились лишь счастливые дни и ласковые ночи, за исключением тех редких случаев, когда налетали шторма, оставляя после себя чистый, словно трепещущий воздух. Вспоминаю, как я играла, как учила уроки, бегала, плавала, каталась верхом; а еще вспоминаю вкус фруктов, тепло солнечных лучей на своей коже, свежий морской ветер в волосах и то состояние невинного единения с природой, когда дни пролетают незамеченными, словно легкие прозрачные видения.

Все это внезапно кончилось ярким июльским днем 1712 года…