На Берлин!

К середине ночи 16 января командир артиллерийского взвода доложил, что на опушке леса, впереди нашей обороны, появились немецкие танки «Тигр» численностью не менее 10 штук. Я приказал открыть огонь по танкам. Два орудия артбатареи открыли огонь по танкам, но в темноте было видно, как бронебойные снаряды, попадая в лобовую броню, рикошетировали от нее и со звоном уходили в поднебесье. Наши танки тоже сделали несколько выстрелов и замолчали. Танкисты доложили Буркову, что танки неисправны и огонь по противнику вести не в состоянии — у одного башня не поворачивалась, у другого были еще какие-то неполадки, да и экипаж состоял только из механика-водителя и командира танка. Бурков на это только плюнул, выругался и заявил, что в полку должны были знать о том, кого посылают на ответственное задание.

Наш огонь все-таки остановил танки противника, но его танки повели интенсивный обстрел нашей обороны бронебойными и фугасными снарядами. На этом перекрестке дорог мы провели кошмарную ночь. Снаряды противника рвались вокруг дома, рядом с танками и орудиями, но мы потерь пока не несли и даже покинутый нами дом не загорелся. У солдат были вырыты только ячейки для стрельбы лежа, спасавшие их от пуль, но не от разрыва снарядов и осколков, а у нас с Бурковым и того не было, и мы с ним сидели позади танка.

Капитан Бурков сказал мне: «Как ты думаешь, живыми мы выберемся отсюда или немцы нас здесь раздавят?» Что я, двадцатилетний лейтенант, мог ответить на это? Чтобы успокоить его и себя, я, как мне помнится, сказал: «Пересидим до утра под танком, осталось до рассвета немного, а там видно будет! Задача будет выполнена. Поднимемся вон на ту высотку, что позади нас». После этого мы закурили. Офицерам на фронте выдавали папиросы «Казбек» или легкий табак в пачке. Я курил редко, но в тяжелой обстановке обычно курил махорку, а табак отдавал любителям табака и папирос.

Нас на этом перекрестке дорог была горстка, а противник сосредоточил против нас и танки, и пехоту. Конечно, мы ему не могли оказать упорного сопротивления. Но танки не шли на нас, а атакующую позиции нашего взвода пехоту в течение всей ночи мои воины и пулеметы Мочалова огнем отбрасывали на исходные позиции. Вообще, немцы, как правило, ночью не ходили в атаку, только с рассветом или днем, поэтому я считал (и высказал это Буркову), что именно с рассветом немцы предпримут массированную атаку на нас. Противник, видимо, пока просто не знал, что за силы ему противостоят, ночью не видно, а с наступлением светлого времени немцы приступят к штурму. Им все равно надо овладеть дорогой для отступления на запад, чтобы не быть уничтоженными другими частями Красной Армии. Пехота для танков не помеха, 76-мм орудия тоже слабы, да и танки наши испорченные. тоже не смогут оказать сопротивления и будут сразу же подбиты «Тиграми».

Под утро капитан Бурков принял решение отойти на высотку, которая была позади нас, за дорогой. «Давай попрощаемся, видимо, живыми немцы нас с этой развилки не выпустят. Наступит рассвет, и танки фрицев нас раздавят», — сказал он мне. Пока не рассвело, мы сняли с позиций артиллерию, а затем и сами перебрались за высотку вслед за пушками. Выполнив этот маневр, мы хотели окопаться на высотке, но и там земля была слишком твердая, и мы просто залегли. Уже рассветало, и надо было осмотреться. Подошли и два наших танка, благополучно Перебравшихся за высоту, — склон на этой стороне был круче, чем обращенный к немцам.

С рассветом немцы начали атаку на высоту. На нас нахально лезло не менее десятка немецких танков. Да, картина была нерадостная. С левого фланга растянулась по полю цепь немецкой пехоты, справа тоже шел бой — строчили пулеметы, слышались выстрелы из орудий. Трудно было понять, что это. Один наш танк, тот, у которого башня не вращалась, немцы подожгли на этой высотке. Второй танк вел огонь по «Тиграм» и даже заставил несколько танков остановиться на середине этой высоты. Бой разгорался. Нам показалось, что подошло подкрепление, но все перемешалось, и не было понятно, где свои, а где противник. Потом Бурков приказал отводить артиллерию в лес, что виднелся позади нас, а мы остались на высоте, где даже негде было укрыться. Потом он приказал отходить и нам. Только позже я пойму, что Бурков дал команду всем отходить в лес, чтобы сберечь жизни солдат, сберечь их для последующих боев… Мы еще не дошли до опушки леса, когда Бурков был тяжело ранен — он ехал на подножке грузовика, и водитель, не рассчитав, ударил его о дерево. Мы положили его на плащ-накидку и понесли опушкой леса в сторону села Бобжа, откуда Козиенко послал меня на развилку дорог и приказал там держаться до рассвета. Задачу я выполнил — рассвет уже наступил.