На четвертые сутки после исчезновения

Звонят. Нина Алексеевна вздрагивает. Еще звонят. Она порывается встать, но, видимо, силы изменяют ей, со стоном оседает.

Данилов. Я открою, пожалуйста, не беспокойтесь.

Нина. Пожалуйста… что-то с ногами…

Из комнаты выскакивает Дочь, захлопывает за собой дверь, изо всех сил удерживает за ручку.

Дочь(следователю). Я ключ не успела с той стороны…

Звонят.

Держите-держите, а я отворю!.. За ручку держите!.. (Уносится в прихожую).

Следователь старательно удерживает оборону. Внезапным рывком дверь распахивается и его, как фантастическим пылесосом, всасывает внутрь. Сама себя вызволившая из плена, Бабуля торопится в прихожую следом за внучкой

.

Дочь(слышно, кричит из прихожей). Мамуля! Мамуля, скорее, ко мне!

Тут и следователь устремляется в прихожую, и Нина Алексеевна находит в себе силы…

Скорее, мамочка!..

III

Завод. Кабинет начальника цеха. Манечкин стоит, обхватив голову обеими руками. Появляется Паршин.

Паршин. Мирон Петрович, следователь.

Манечкин. Давай. (И сам быстро выходит навстречу Мансурову). Ждем. Все дела, можно сказать, побросали. (Паршину). Закрой дверь. (Следователю). Рад. Манечкин. Мирон Петрович. Начальник цеха.

Мансуров

. Мансуров. Старший инспектор уголовного розыска.

Манечкин. В чине?

Мансуров. Майор. Мансуров.

Манечкин. Так, значит, майор: пропал в четверг наш дорогой соратник Женя Петрицкий.

Паршин. Евгений Михайлович.

Манечкин. После трех часов четверга ни в цеху, ни на заводе его никто не видел. Пятница, суббота, воскресенье — четвертые сутки пошли.

Паршин. Почти кончаются.

Манечкин. Что кончаются?

Паршин. Сутки. Я говорю: сутки почти кончаются.

Манечкин. Слушай, я тебя вызвал, чтобы ты мне помогал, а не встревал. (Мансурову). Рекомендую: руководитель отдела покойного Паршин Геннадий Георгиевич.

Мансуров. Какого отдела?

Манечкин. Ну, где покойник работал. В его отделе, говорю, наш покойник работал.

Мансуров. Почему покойник?

Манечкин. Четвертые сутки… уже разлагается, может. (Паршину)

. Что, верно?

Паршин пожимает плечами.

Мансуров. Вы так уверенно говорите…

Манечкин. Мы же мужчины, майор. Что, не так? Можем говорить открыто, не подбирать выражения? Или надо подбирать? С женой его я бы, конечно, не так говорил. Я бы надеялся. Тут… Живой или мертвый… Черт его знает, лучше, конечно, если живой.

Мансуров. Лучше для кого?

Манечкин. Ни для кого. Просто говорю — живой лучше, чем мертвый.

Паршин. Мирон Петрович хотел сказать — и для него, то есть, Петрицкого, ну, и для нас… Я, лично, с ним вместе в институте… Вместе сюда на завод… Восемнадцать лет тут уже… Понимаете, трудно такое…

Мансуров. Понимаю: вы любили его.

Паршин. Ну, в общем… О любви мы с ним, конечно не говорили, но… когда люди столько лет вместе — сами понимаете…

Мансуров(Паршину). Может быть, он с вами, как с близким ему человеком, делился мыслями, настроениями… Жить надоело, к примеру…

Паршин. Нет… не делился. Я сколько знал его, он ни с кем так…

Манечкин. Все было путем у него, майор: работа, семья, жизнь… Чего еще надо?

Мансуров

. У вас можно курить?

Манечкин. А что у вас?

Мансуров. Наши, отечественные.

Манечкин. Давайте. Бросил, но тут… А черт с ними, с врачами, и Бог с ним, со здоровьем этим, и вообще, мне по шее надо, если у меня люди из цеха пропадают, верно? (Угощается сигаретой). А слушай, майор, в войну люди пропадают, не так обидно, верно?

Паршин. Да.

Мансуров. Обидно.

Манечкин. Ну, не так, все же война. А когда мир кругом и живи не хочу… Петрицкий, хороший мужик… Умница, понимаешь, эрудит, рационализатор… (Паршину). Сколько у него этих самых изобретений?

Паршин. Не помню.

Манечкин. Миллион! Я личное дело для вас приготовил… Гляди, сорок три! Сорок три этих самых!.. (Сует Паршину папку под нос). Фирме, государству, понимаешь, миллионы рублей экономии! Не помнит, говорит!..

Мансуров. Можно?

Манечкин. Да можно, конечно! (Передает папку Мансурову). Потом: что он у нас еще делал?

Паршин. Как все… работал.