На что способна умница

Они прошли в дальнюю комнату, Мэй зажгла газовый светильник. Нелл села на край кресла, снова обхватив себя руками. Мэй видела, как она огляделась, отмечая перемены в комнате: новый стол и стулья, пустоту там, где раньше стояли стопки книг. Судя по всему, Нелл нервничала. Мэй вспомнилось, как раньше она приходила к ним «на ужин» и смущенно сидела за столом, пока мама развлекала ее разговорами о политике. В этой, нынешней Нелл сохранилось что-то от прежней, более юной. Но она заметно изменилась. Теперь она казалась женщиной — похожей на юношу, но тем не менее женщиной. И в этом тоже чувствовалась эротика. Эта Нелл-женщина внушала легкое опасение, была почти чужой, и лишь изредка в ее облике просматривалась возлюбленная Мэй — девчонка, которая стала взрослой и сильной. Мэй вздрогнула. Никто и никогда не возбуждал в ней такие чувства, как Нелл. И вряд ли кто-нибудь другой на это способен.

— Ты пришла повидаться, — сказала Мэй.

Нелл кивнула.

— Ага. Ну вот. Это потому, что маме надо помочь завтра с хлебом. А то бы я не выбралась.

Последовала пауза. Мэй ждала. Нелл поцарапала подлокотник кресла ногтем.

— Насчет того, что я сказала… — начала она.

Мэй ждала.

— Сама не знаю, почему сказала. Просто… все так запуталось. Ты и… Война… Берни, суфражистки… не знаю. — Она подняла взгляд. — Но то, что я сказала, было неправильно. Так нельзя. Так что я извиняюсь. За этим и пришла.

— Ты тоже прости меня, — попросила Мэй. — Я такая ужасная моралистка, да? Даже в то время я понимала это, но… в общем, мне казалось, что это важно.

— И было важно, — сказала Нелл. У нее заблестели глаза. — За это я тебя и любила, — продолжала она. — За то, что для тебя это важно. Помнишь, как над нами смеялись? И твердили, что ради дела не стоит идти в тюрьму? Но ведь мальчишкам на фронте никто ничего такого не говорит, да?

— Нет, — тихо сказала Мэй. — Теперь мы с мамой им это говорим.

У нее колотилось сердце, кровь шумела в ушах. Подумать только: присутствие Нелл по-прежнему действует на нее, спустя такое долгое время! Она протянула руку и коснулась ладони Нелл, лежащей на подлокотнике. И ждала уже, что Нелл отдернет руку, но она не стала. Очень медленно и осторожно Мэй провела указательным пальцем вдоль пальца Нелл и дальше вверх по ее руке. Нелл не шевелилась, но задышала чаще. У Мэй перехватило горло. Она продолжала медленно-медленно вести пальцем вверх по руке Нелл, потом по ее шее и подбородку, пока не коснулась губ. Только тогда она решилась заглянуть Нелл в глаза. При свете газа они были темными, а щеки в канареечно-желтых пятнах разрумянились. Нелл посмотрела на Мэй в упор, а потом неторопливо подалась вперед и поцеловала ее.

* * *

Позднее, когда они сидели рядом на диване, Мэй так и не могла понять, неловко ей, уютно, радостно, тревожно, спокойно, или все эти ощущения и еще много других смешалось в ней.

— Ну и как там? — спросила Мэй. — На снарядном заводе?

— Ничего, — ответила Нелл. — Я заимела собственную кровать. — Она чуть смущенно усмехнулась. — Кровати у нас стоят рядами, как в казармах. А кормежка паршивая. Зато девчонки неплохие. — Ее улыбка стала шире. — И есть своя футбольная команда.

— Не может быть!

— Правда есть. Девчонки в футбол играют. Лига работниц военных заводов. — Недоверие Мэй явно доставило ей удовольствие. — А я — центральный нападающий.

— Нисколько не сомневаюсь, — сказала Мэй. — Ты всегда в центре и впереди.

Ей вдруг стало грустно. За эти два года Нелл покинула родительский дом, нашла работу, устроилась в новой жизни. А что же она, Мэй? Сыграла нимфу в школьной постановке, раздала пачку листовок, так и не попала в Нидерланды и не сумела положить конец войне.

— Ну, валяй, — поддразнила ее Нелл (с грубоватым выговором, совсем как у персонажей Диккенса — «валяй!»), — выкладывай, чем ты занималась: учила французский, как паинька? Или уже закончила школу?

Как будто она прочла мысли Мэй. Но Мэй не возражала. Вообще-то ей не хотелось бы спать на узкой койке в общей спальне, полной заводских девчонок. И работа на снарядном заводе была бы ей ненавистна. Но, если уж на то пошло, уйти из школы она вполне способна.

— Нет, все еще учусь, — сдержанно отозвалась она. — Еще этот семестр — и заканчиваю.

— А что потом — будешь сидеть и ждать жениха?

Она шутила, но Мэй ответила серьезно:

— Я никогда не выйду замуж. Буду школьной учительницей. Поработаю первые годы в государственной школе. Все уже устроено. А потом открою собственную школу. И обучение в ней будет совместным, а школа — поначалу маленькой, но надо же с чего-то начинать. Знаешь, ведь мой отец руководил школой. И я тоже могла бы, как мне кажется. Чтобы девочек учили естественным наукам и латыни, мальчиков — рукоделию, а я сама объясняла, что все они могут вырасти и стать кем только захотят. Это было бы просто замечательно.

— Но не для всех годится, — возразила Нелл. — Если ты из такой семьи, как наша, стать тем, кем захочешь, тебе не светит. Досталась работа на заводе — считай, повезло.

— Незачем тебе там работать. — Мэй понимала, что ей-то говорить легко.