На что способна умница

Был сырой мартовский день, Билл припозднился с работы. На кухне царила неразбериха, как всегда перед ужином: Дот и Берни рассорились, пока накрывали на стол, Сидди плакал, потому что ему не дали поиграть с хлебным ножом, Нелл жаловалась всем, кто соглашался слушать ее, что пороги заводов обивают несметные толпы, готовые работать поденно. Почему правительство не пристроит их работать на фермах, растить овощи или еще что-нибудь, если в стране такой адский дефицит любой еды?

Билл сдернул с головы кепку, швырнул ее на стол и объявил:

— Можешь занять мое место, если хочешь. Я ухожу.

— Что?.. — Нелл уставилась на него. — С чего вдруг?

Билл отвел глаза.

— В армию записался, вот с чего.

Она не сводила с него глаз. Он ответил ей вызывающим взглядом. Ну и кто здесь теперь мужчина?

— И думать забудь! — Мама подняла глаза от кастрюли, за которой следила, и поединок взглядов закончился. — Уильям Суонкотт, ты сию же минуту пойдешь обратно на призывной пункт и скажешь, что тебе всего семнадцать. Я не шучу! Какой бы ни была война, мы еще не настолько отчаялись, чтобы посылать детей на фронт, и с тебя начинать не собираемся.

— Нет, — отрезал Билл. Он снял куртку и повесил ее на крючок за дверью. И повернулся лицом к матери. — Я уже сказал им, что мне девятнадцать, поэтому меня наверняка отправят во Францию. Ты меня не остановишь, мама. Это и моя война. Как только осмотрюсь, буду присылать домой деньги и все такое.

Нелл, пристроившись у огня, видела, как мать соображала, не броситься ли на призывной пункт самой, и уже готова была так и сделать, но передумала.

— И вообще, — продолжал Билл, — все уже решено. Я не могу отказаться, это будет дезертирство. Представь, что сказал бы папа, если бы узнал, что я дезертир!

Мать попыталась возразить, но Нелл уже видела, что толку от этого не будет. Билл добился своего.

Она смотрела на него, раздираемая завистью и тревогой, раскаянием, гордостью и страхом.

В какой мере в его поступке виновата она?

Снайпер и Ганс

Нелл лежала в постели Мэй и разглядывала пятна копоти на потолке. Мэй говорила о всеобщей мобилизации, скорое объявление которой они с матерью предвидели и считали катастрофой. Нелл ловила себя на мысли, что на тревоги ей просто не хватает сил. Если солдат недостаточно, надо откуда-то взять их, разве нет? Ведь объявили же немцы всеобщую мобилизацию. И если мы хотим разгромить их, значит, и нам пора сделать то же самое. Это казалось Нелл настолько очевидным, что доводы Мэй против мобилизации озадачивали. Но спорить с Мэй бесполезно. У Нелл не было ни единого шанса убедить ее прислушаться.

Чем дольше шла война, тем труднее было Нелл находить в себе сочувствие пацифизму Мэй. Особенно сейчас, когда у ее отца в разгаре первый бой — где-то в забытом богом бельгийском захолустье под названием Ипр: никому не известно даже, как оно произносится, это название. Раньше Нелл казалось, что бои продолжаются день или два: с одной стороны выстраиваются наши, с другой — враги и стреляют друг в друга, а когда дым рассеется, считают потери и объявляют, что победила та или другая сторона. Но в этой войне сражения все длились и длились, и все на том же Ипре, и невозможно было забыть, что отец там. И не вздрагивать от каждого стука в дверь, боясь, что принесли телеграмму. И с замиранием сердца читать списки погибших в газетах, но не читать их было еще страшнее. Представить только, если с отцом что-то случилось и если об этом первыми узнают другие, к примеру миссис О’Фаррелл! Нет, даже думать невыносимо.

— …Мама считает, что для убежденных противников войны могли бы сделать исключение. Но я на это не рассчитываю. В этой дурацкой стране, похоже, вообще никто не верит в пацифизм. Даже ты на самом деле не веришь.

Нелл надеялась, что дядя возьмет ее вместо Билла на работу, но напрасно.

— Ты что, шутишь? — изумился он, когда она пришла к нему с просьбой. — Пусть твоя мама научит тебя шить, детка, ты уже взрослая, нечего тебе болтаться без дела.

И он взял вместо Билла на работу ее двоюродного брата Лайонела, хоть ему еще и четырнадцати не исполнилось. Вдобавок он был не только вороватым, но и тупым: любое объяснение приходилось повторять ему по три раза, чтобы до него наконец дошло. Нелл не знала, плакать ей или смеяться.

— А? — Она спохватилась: Мэй явно ждала от нее ответа. — В пацифизм я верю! И хочу мира так же, как ты. Просто… понимаешь, ведь война уже идет, так? По-моему, нет ничего хорошего в том, чтобы нам не воевать, этим мы разве что поможем немцам победить.

— Но речь не о том, что в этом хорошего. — Мэй села в постели.

Нелл заметила, как азартно разрумянилось ее худое личико, и чуть не застонала. Квакеров потому и назвали квакерами, то есть «трепещущими», что в них якобы трепетала сила Святого Духа. Вот и Мэй такая, мрачно подытожила Нелл.