На что способна умница

— Когда ты против войны по религиозным убеждениям — а мы против, потому что в Библии сказано «не убий», и с этим не поспоришь, правильно? — тогда уже не важно, что случится после того, как кого-нибудь убьешь. Суть вот в чем: убийство — это неправильно, и точка, значит, и все, что случается после него, тоже, и не важно, какими хорошими кажутся тебе последствия.

— Чушь какая! — наконец распалилась Нелл. — То есть если какой-то ганс собрался взорвать школу, а у тебя будет возможность застрелить его, но ты этого не сделаешь, потому что квакерша, — и пусть себе взрывает школу? Тогда дети погибнут, и ты будешь в этом виновата. Значит, не только тот ганс их убил, но и ты ему помогла.

— А вот и нет! — с восторгом возразила Мэй. — С какой стати! Ты еще скажи, что детей убили их родители, потому что отправили в школу. В жизни все совсем не так. И потом, неизвестно еще, взорвет он школу или нет. Может, передумает. Вдобавок неизвестно, что будет, если ты его убьешь. Может, все его друзья в отместку взорвут кенсингтонскую «Олимпию». Если так рассуждать, — победно продолжала Мэй, — можно делать что угодно, если считаешь, что цель оправдывает средства. Можно, к примеру, убить маму и раздать ее деньги бедным. Или короля — у него же полным-полно денег. Ручаюсь, ты спасешь сотни жизней, если убьешь короля, продашь драгоценности короны и раздашь деньги детям бедняков. Но ты этого не сделаешь. Потому что так нельзя. Вот и все.

Потому-то Нелл и не любила спорить с Мэй. Мэй была не права. Нелл в этом даже не сомневалась. Но Мэй умела так вывернуть все доводы, что любая попытка разобраться в ее словах только усиливала путаницу.

— Но это же не настоящий ганс, — попыталась оправдаться Нелл, решив пропустить мимо ушей неожиданное подстрекательство к свержению монархии. — Он выдуманный. А если предположить, что тебе известно: ты могла бы спасти детей. И есть настоящий ганс с настоящим оружием, который прямо сейчас стреляет в людей. А ты — снайпер и можешь остановить его. И ты это сделаешь, ведь так?

— Нет, ни в коем случае, — отрезала Мэй. — И не называй немцев гансами, это некрасиво. Ни в каких детей немцы не стреляют, а если стреляют, то не больше нашего: это все пропаганда, так мама говорит. Но в любом случае я не стала бы убивать его. Я попыталась бы остановить его мирным путем, не причиняя ему вреда. Вызвала бы полицейских…

— И те застрелили бы его. Ну и какая разница, кто это сделал? Почему тогда не ты?

— Потому что они полицейские! Можно быть против армии, но за полицию! Полицейские стараются не убивать людей, если этого можно избежать. А солдаты в армии убивают всех, кого только могут! Если бы мы отправили армию полицейских взять под стражу немцев, я бы нисколько не возражала!

— А я бы — да! — заявила Нелл. — Их разнесли бы в клочки.

— Ну что ж, это было бы прискорбно, — с достоинством заключила Мэй.

Нелл прыснула. После паузы Мэй рассмеялась вместе с ней.

— Боже мой! — давясь смехом, простонала Нелл. — Ну и выдумщица ты! Ты хоть сама-то понимаешь?

— Но ты же все равно любишь меня? — спросила Мэй.

В последнее время она часто задавала этот вопрос таким тоном, словно дразнила Нелл, подшучивала над ней, не относилась всерьез. Так она пыталась приучить Нелл к этой мысли. С помощью уловки убедить ее: не важно, любят они друг друга или нет. Но на самом деле это было важно. А как же иначе? И чем дольше отмахивалась от этих мыслей Нелл, тем хуже было для нее, и она это понимала. Мэй больше ни разу не сказала, что любит ее. Но эти слова, будучи однажды произнесенными, уже не забывались.

С другой стороны, разве Нелл не любит ее? А если да, почему так боится признаться в этом?

Стараясь вести себя как можно беспечнее, она поцеловала Мэй в макушку, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Конечно, да, — сказала Нелл. — Ты моя девушка, ясно? Хоть и чудачка.

Проклятые мужчины

Телеграмму принесли в субботу, когда вся семья ужинала.

— Это для мисс Ивлин, — сообщила Айрис, и Ивлин вздрогнула. Никто и никогда не слал ей телеграмм, только дальние родственники на восемнадцатилетие. Наверное, эта от Тедди.

Так и оказалось. Телеграмма гласила: «ОТБЫВАЕМ ПОНЕДЕЛЬНИК РОДИТЕЛИ ЗАВТРА ЕДУТ НА МАШИНЕ ТЫ СМОЖЕШЬ? ЛЮБЛЮ Т».

— «Отбываем»? — воскликнула Хетти, читая телеграмму через плечо старшей сестры. (Неужели этих несносных детей никто не научил хорошим манерам?) — То есть во Францию, да? Он едет во Францию!

— О, дорогая! — Мать протянула руку Ивлин, но та ничего не замечала.

— Мистер и миссис Моран едут в Брайтон попрощаться, — сообщила она. — Тедди хочет, чтобы я присоединилась к ним, — можно?

— Завтра? — Мать переменилась в лице. — Боже мой, нет, едва ли.

— Это еще почему?

— Видишь ли… — Лицо матери исказила гримаса. — Дорогая, это ведь армейский лагерь.

— Родители Тедди тоже едут, — напомнила Ивлин. — И я не собираюсь бродить там в одиночестве и ждать, когда меня растлят!

Слово было выбрано как нельзя более неудачно. Отец прикрикнул:

— Ивлин!

Хетти полюбопытствовала:

— А что значит «растлят», папа?