На что способна умница

Хозяйка пансиона кормила их завтраками и ужинами. Еда изысканностью не отличалась — «время военное!» — Нелл не сомневалась, что за нее они переплачивают, но все же это было гораздо лучше хлеба с маргарином. В маленькой кухоньке девушки сами готовили чай и какао, а Нелл покупала хлеб и мясные консервы и делала сэндвичи, которые брала с собой на работу. Она чувствовала себя до смешного взрослой и важной. Но поначалу скучала по уютному шуму и тесноте родного дома. Очень странно было в первую ночь засыпать в комнате, где нет ни одного знакомого человека. Но, к ее удивлению, к новой жизни она быстро привыкла. Да и после длинного рабочего дня сил и времени на тоску по дому уже не оставалось.

Соседки поддразнивали ее мужской одеждой реже, чем она ожидала. Но первый день был ужасен: проходя по общей спальне, она сразу заметила, как девушки переглядываются у нее за спиной. Потом начались шепотки и неизбежные колкости.

— Слушай, это не смешно: ты хоть понимаешь, что это женская комната?

Ну и как, черт возьми, она должна была ответить?

И еще:

— Ты только не обижайся, но что ты вообще такое? Пегги говорит, что девчонка, но ведь на самом деле нет, правильно?

«Что ты такое?» И вправду, что? Как объяснить, если даже она сама этого не знает?

Но после первых дней все улеглось. Помог ее возраст. Она же еще совсем ребенок — неинтересно дразнить ее. А может, все просто занялись своими заботами: братьями и любимыми на войне, денежными затруднениями, неудачными свиданиями. Или просто когда все вокруг постарше, уже не так важно, как ты выглядишь и похожа ли ты на остальных.

Несмотря ни на что, общие спальни пансиона были сугубо женским уголком. По вечерам в субботу в них крепко пахло духами, на подоконники сыпалась пудра из забытых впопыхах пудрениц, со спинок кроватей свисали чулки. Никогда еще Нелл не чувствовала себя такой лишней, никогда ей не было настолько неловко, как в те моменты, когда она, сидя на кровати в старых штанах Билла, наблюдала, как ее соседки прихорашиваются, собираясь в кино. Оказывается, быть женщиной можно по-разному. Например, как мама — с ее младенцами, домашними хлопотами и грубоватыми ласками. Или как работницы со снарядного завода: с папильотками, губной помадой, свиданиями за углом, подальше от глаз хозяйки пансиона. Или как суфражистки. Сидя в спальне и наблюдая за девчонками, Нелл, пожалуй, впервые поняла, как ей повезло встретиться с такими активистками, как мисс Панкхёрст, для которых быть женщиной означало делать что-нибудь. Бороться. Работать. Даже миссис Торнтон со всеми ее комитетами… она хотя бы не сидела без дела. В своем отношении к матери Мэй Нелл так и не определилась, но соглашалась быть уж лучше такой, как она, чем как Герти, которая занимала кровать напротив нее и единственной целью которой в жизни было обзавестись парнем.

На заводе Нелл, как и всем остальным, приходилось переодеваться в форму: длинное мешковатое синее платье и синюю шапочку, под которую полагалось подбирать волосы. Никого из девушек на завод в своей одежде не пускали, опасаясь, что какая-нибудь металлическая застежка высечет искру и вызовет взрыв. Запрет распространялся даже на металлические крючки и петли на корсетах и, конечно, на украшения, шпильки для волос и подбитые гвоздями ботинки Нелл. Обуваться следовало в громоздкие деревянные башмаки, как на фабриках. Полы на заводе были устланы асбестом — опять-таки во избежание пожаров, по этому рыхлому ковру они добредали до своих рабочих мест.

Рабочую форму ненавидели все девушки. И громко жаловались: «С какой стати над нами так издеваются, уродуют нас?»

Нелл тоже, конечно, терпеть не могла заводскую форму, но сходство между работницами втайне будоражило ее. Очутившись на заводе, каждый первым делом замечал слившиеся в одно пятно синие платья. И только присмотревшись, начинал различать лица: глаз, щеку, прядь волос, выбившуюся из-под шапочки. В мешковатых платьях не было ровным счетом никакой эротики. Но удивительное дело: даже в одинаковой одежде девушки ухитрялись выглядеть по-разному — благодаря сумочкам, манере носить шапочку, пудре, губной помаде или полному отсутствию макияжа. Каждая такая мелочь полностью преображала их.

Дни были длинными, работа — тяжелой и, что бы там ни трубили газеты о сотрудницах военных заводов, разодетых в меховые манто, низкооплачиваемой, хотя Нелл получала больше, чем когда упаковывала джем. Нелл знала об этой проблеме от суфражисток. И мать, и дочь Панкхёрст яростно сражались за равную оплату для работников и работниц военных заводов, но добились лишь одного: за каждый изготовленный снаряд всем работникам должны были платить одинаково, хотя завод ловко обошел это требование, введя почасовую оплату. И все же заработков Нелл хватало, чтобы отдавать остатки маме и Берни, когда по воскресеньям она навещала родных. Вдобавок она понимала, что облегчает матери участь, избавив ее от необходимости кормить лишний рот.