В течение трех следующих дней все, что мы пытались построить между нами, тут же рассыпалось в прах. Все началось с мелочей. Мы вдруг обнаружили, что нам не о чем говорить; всякий раз, чтобы заговорить, приходилось делать над собой усилие, да и, живя в таких условиях, говорить-то в большинстве случаев действительно не о чем, не считая чепухи, которую люди говорят друг другу, когда они любят друг друга. Ну, об этом речь уже не шла: мы разговаривали о дожде, и достаточно ли у нас продуктов, и что пойду-ка я нарублю еще дров, и что не зашьет ли она дыру в моем носке. Больше она не поднималась ко мне на верхнюю полку; да я и не хотел, чтобы она поднималась. Мы ни слова не говорили о том, что происходит между нами, и так все и катилось. В то время как я разводил огонь в передней, она была уже раздета и лежала в постели. Я не мучал себя больше, наблюдая за ее раздеванием и думая о том, что она чувствует, – я не видел уже в этом никакого смысла. Раз или дважды я прикасался к ней, отчего она вздрагивала, и я бросил эту привычку. Макс был с нами двадцать четыре часа в сутки. Никто из нас не мог выбросить его из головы. Напряжение за эти три дня выросло до того, что достаточно было малейшей искры, чтобы взорвать нас. Но искры не было. Мы оба старательно заботились об этом.
По ночам, задувая свечу, я всякий раз думал о том, как она плыла тогда по комнате с закрытыми глазами, прекрасная в своем сне. И я знал, что она, лежа внизу, думает обо мне, представляя, как я крался по комнате с ножом в руке к тому гаду, лежавшему в передней со связанными руками. Я подозревал, что картина становится все красочнее по мере того, как она все больше думала об этом, так что я уже, наверное, казался ей настоящим монстром.
Я заново проворачивал все это в своей голове, подкладывая в огонь дров на ночь. Веда была во внутренней комнате, и я слышал, как она раздевалась. Я запер входную дверь, погасил свет и дал ей еще несколько минут перед тем, как войти. Когда я наконец вошел, она уже свернулась на своей полке, спиной ко мне. Теперь уже вот так: она даже не утруждалась посмотреть на меня.
– Спокойной ночи, – сказал я и завалился к себе.
– Спокойной ночи.
«Всякий раз вниз, – думал я. – Темные пятна. Она ускользает от меня, как вода сквозь пальцы. Мертвое лицо Макса. Гормэн смеется надо мной. Очередная тема для ночного кошмара».
Я не знаю, сколько я спал, но посреди ночи я неожиданно проснулся. После смерти Макса я вообще спал плохо и вскакивал от малейшего шороха. Теперь я проснулся, почувствовав, как кто-то ходит по комнате. Было темно. От таинственных звуков в темноте моя спина снова покрылась мурашками. С Максом в голове, я спрыгнул с полки и задрожал. Снова движение, даже отчетливое дыхание, ближе, слишком близко. Я нажал на кнопку фонарика.
Я не знаю, как я не налетел на нее в темноте. Она стояла прямо передо мной. Ее глаза были закрыты, черные волосы красиво обрамляли умиротворенное лицо, она была прекрасна. Мое сердце бешено забилось, и я шарахнулся от нее в сторону. В ее руке был нож, тот самый, которым я вырезал ей прищепки, когда появился Макс. Я видел, как она прикоснулась к постели на моей полке. Я видел, как взметнулась ее рука и как она вонзила нож по самую рукоятку в покрывала и матрасы, в то место, где всего за несколько секунд до того я лежал.
– Теперь все хорошо, дорогой, – сказала она, и слабая улыбка вспыхнула в уголках ее рта. – Тебе не о чем больше беспокоиться.
Она забралась обратно в свою постель, натянула одеяло и затихла. Ее дыхание было ровным, как у спящего ребенка.
Я оставил ее там и вышел в переднюю. Огонь угасал, и я подкинул в него еще одно полено, постаравшись сделать это как можно тише. Потом я сел перед огнем и попытался заставить себя перестать трястись.
Этой ночью я больше не спал.
Глава 15
Когда солнце показалось из-за холмов, я вошел внутрь, чтобы забрать одежду. Она уже вставала, поскольку штора на окне была отдернута, а само окно широко раскрыто. Я быстро взглянул на нее, чтобы узнать, проснулась ли она, – она проснулась. Откинув одеяло, Веда просто лежала на своей полке. Говорят, от любви до ненависти один шаг. После того, что случилось прошедшей ночью, мои чувства к ней серьезно пошатнулись. Я боялся ее, а от этого не так далеко и до ненависти. Она обернулась, когда я взглянул на нее. Ее глаза лихорадочно блестели.
– Я не слышала, как ты встал, – сказала она плоским голосом.
– Я не шумел. Не мог спать.
Она смотрела, как я собираю свою одежду. Я знал, что уже скоро. Я чувствовал это. Все упиралось в то, кому начинать.
– Оставайся там, – продолжил я. – Еще рано. Я приготовлю кофе.
– Только недолго. Нам пора поговорить, не так ли? – Она была вежлива, словно просила милостыню, и искренна.
Вот так это было. Я не дал ей понять, что самостоятельно пришел к такому же заключению.
– Я вернусь.
Пока закипала вода, я оделся и даже потратил время на бритье. Моя рука была не тверда, мне еще повезло, что я не порезался. Делая кофе, я налил в стакан на два пальца скотча и выплеснул в рот. Пора переходить на фруктовый сок.