На далеких рубежах

Закаленный на войне, Сидор Павлович и теперь сохранял черты боевого фронтовика, хотя внешне уже выглядел стариком. Он был необычайно строгим и взыскательным начальником.

Показывая командиру полка бомбоубежище, Сидор Павлович, как бы между делом, но с определенной целью завел разговор о снабжении, о том, чем богато и чем бедно тыловое подразделение и, в конце концов, сказал без обиняков:

— Наше подразделение — это не дойная корова. Своего молока она не дает. Все, что у нас есть на складах, получено от государства и принадлежит государству. Поэтому давайте, Иван Васильевич, сразу так и условимся: требуйте от нас только то, что вам положено, и не больше!

— Мне известно, что представляет собой тыл, — заметил Поддубный, постепенно меняя первоначальное мнение о Рожнове. — Известно также, что у некоторых тыловиков среди зимы и снега не выпросишь…

— О! — Сидор Павлович нацелился указательным пальцем на своего собеседника. — Вы, Иван Васильевич, типичный представитель летного полка. Вам только подавай! Подавай и давай. Вот именно такие, как вы, привыкли хватать со склада все, что нужно и не нужно, — может, когда-нибудь пригодится… Нужен, скажем, один моток контровочной проволоки — техник или механик тянет два, три, набивает карманы всякими винтиками, пружинками, лампочками, предохранителями, а потом все это портится, разбазаривается. Не так ли, а?

— Плюшкины в полку есть, — заметил Поддубный. — Но имейте в виду, Сидор Павлович, для нас с вами самое главное — это боевая готовность полка, а она во многом зависит и от контровочной проволоки, и от лампочек, и от всего прочего…

— Так о чем же я и толкую, — цеплялся за свое Рожнов. — Если оно, это имущество, есть на складе, то будет и на аэродроме, а если распылится по карманам да ящикам, то там и пропадет. И прошу вас предупредить всех инженеров и начальников групп: здешний командир базы скуп как черт, сверх лимита не выдаст ничего, хоть умри!

— Хорошо, предупрежу, — усмехнулся Поддубный.

Они спустились еще в одно подземелье. Сидор Павлович, покряхтывая, отворил одну дверь, затем другую — тяжелую, массивную. Неширокий коридор вел в круглой железобетонной яме. Вдоль стен стояли скамейки. Чуть слышно щелкнул выключатель, и под потолком вспыхнула крохотная лампочка.

— Разве что прямое попадание, а так никакая бомба не причинит здесь беды, — сказал Сидор Павлович.

— Да, это действительно роскошь, — Поддубный с нескрываемым восхищением осматривал добротное бомбоубежище.

— Соорудили мы это без всякой помощи — своими силами. Где ковш экскаватора не брал, там толовые шашки закладывали. А как же! Положение такое: хочешь не хочешь, а зарывайся в землю. Уже мы биты и научены, Иван Васильевич… — ухмыльнулся Рожнов. — Здорово-таки досталось нам в начале войны. И нечего кивать на кого-то, обвинять только тех, кто выше сидел… Вот взять хотя бы меня. До войны я командовал аэродромной ротой. Так, вы думаете, хоть один окопчик вырыл? И за лопату не брался! Грянул гром, тогда и перекрестился. Да поздно было. Многие, в том числе и командир батальона, сложили голову при первом же налете «юнкерсов». Сыпят они бомбы, а мы не знаем, куда деваться. Сбились, как овцы. И хоть бы ямка какая-нибудь попалась — нет. — Он выключил лампочку и продолжал в темноте: — А почему я лопаты в руки не брал? Вот спросите, так и не отвечу. Сказать бы, не знал, что в случае войны бомбы будут сыпаться на аэродром, — не скажешь. Знал, потому что сыпались они на аэродромы республиканской Испании и героической Абиссинии. Все думалось: «Вот мы их, фашистов!..» А если и приходила мысль в голову об окопах и щелях, то все выжидали, что по этому поводу скажет командир батальона. А командир батальона тоже, вероятно, ждал, что скажет старший начальник. А тот старший начальник ждал указаний от кого-то еще постарше… Так и сидели. Некоторые вообще не верили в возможность возникновения войны. А чего там думать да гадать, грянет гром или не грянет? Дело ясное как день: если б не было угрозы войны, то не было б и армии. На какого черта держал бы ее народ на своих плечах? А уж если армия есть, если партия, правительство говорят нам: будьте бдительны, то не зевай! И ты, военный человек, не сиди, сложа руки, не жди, пока какой-нибудь генерал прибудет к тебе в подразделение и скажет: «Вот тут, военные ребятки, выройте окопчик для себя, а то, сохрани вас господь, еще прилетит вражеский самолетик да скинет вражескую бомбочку и перебьет вас…»

Поддубный чувствовал, что за каждым словом этого внешне флегматичного и в то же время многословного старика, за лукавыми интонациями его голоса летел камешек в огород полка и его командира. Но он не обижался на него: это, безусловно, был человек интересный, хитрющий и умный. Пожалуй, любит немного прихвастнуть, но, говоря правду, хвастать есть чем…

Большое впечатление произвели на Поддубного перекрытые и открытые траншеи, щели капониры. Все они были очищены от снега, подметены, прибраны, как перед инспекторским смотром.

— Порядок у вас, Сидор Павлович! — не скрывая удовольствия, признался Поддубный.