На Диком Западе. Том 1

Вскоре они сели один против другого и, скрестив ноги, принялись за ужин. Джейн все казалось сном, но она знала, что этот сон превратится в явь. Постепенно любезность исчезла с лица Келса и уступила место некоторой сухости. Он обращался к ней со словами только тогда, когда подавал ей что-нибудь из еды: мясо, кофе или хлеб. После ужина он ни за что не разрешил ей вымыть сковородки и горшки, и всю эту работу выполнил сам.

Джейн снова пошла под дерево и села невдалеке от костра. Вся ложбина наполнилась пурпурными сумерками. Высоко на острой скале догорал последний луч заката. Ни ветерка, ни звука, ни малейшего движения. Девушка задумалась. Где мог сейчас находиться Джим Клэв? Как часто проводили они вместе такие вечера. Она вновь почувствовала гнев и, сознавая свою вину, по-прежнему обвинила одного его. Затем ей вспомнился дом, дядюшка и ее добрая тетка. Ах, как много у нее причин для горя! За этих дорогих ей людей она гораздо больше печалилась, чем за себя. На мгновение мужество покинуло ее. Беспомощная, растерявшаяся, раздавленная внезапным приступом горя и страха, она опустила голову на колени и закрыла лицо. Слезы принесли облегчение. Она забыла о Келсе и о той роли, которую решила сыграть. Но едва только его рука грубо коснулась ее, как она уже снова овладела собой.

— Эй! Никак вы плачете? — сурово спросил он.

— А вы думали, смеюсь? — ответила Джейн, поднимая к нему свои полные слез глаза.

— Сейчас же перестаньте.

— Я не… не могу иначе — я… должна немного поплакать. Я вспомнила свой дом, людей, заменявших мне отца и мать с самого раннего моего детства. Я плакала… не о себе. Они там будут горевать. Меня очень любили…

— Ваши слезы все равно ни чему не помогут.

Тут Джейн встала; вся ее искренность и непосредственность исчезла. То была снова женщина, затеявшая хитрую и отлично продуманную игру.

Близко склонившись к нему, она прошептала:

— Любили ли вы когда-нибудь? Была ли у вас сестра, такая же девушка, как я?

Ни слова не сказав, Келс широкими шагами удалился в темноту.

Джейн осталась одна. Она не знала, верно ли она истолковывает сейчас его настроение. Однако она все же надеялась, что ее слова разожгут в его сердце последнюю искорку доброты и сострадания. Лишь бы ей только удалось скрыть от него свой страх, свое отвращение к нему и его намерениям!

Боясь темноты, она развела яркий огонь. Воздух заметно посвежел. Сделав себе из седла и одеяла удобное сиденье, она примостилась в полулежачем положении и принялась поджидать Келса. Вскоре в траве раздались шаги, и он вышел из темноты с вязанкой хвороста на плече.

— Ну как, справились вы со своим горем? — спросил он, подойдя к ней.

— Да!

Нагнувшись, он взял ярко пылавшую в темноте головню, зажег трубку и тоже сел поближе к огню. Освещенный красным светом пламени, он выглядел менее грозным, жестоким и порочным. Он начал расспрашивать Джейн, где она родилась, и, получив ответ на один вопрос, уже имел наготове второй. Так продолжалось до тех пор, пока девушка не догадалась, что его не столько интересуют ее ответы, сколько ее присутствие, ее голос, ее личность. Она поняла его одиночество и его тоску по звуку человеческого голоса. От своего дяди она слышала, что люди, обреченные жить в глуши из-за работы, заблудившиеся или же скрывающиеся от закона, по ночам охвачены глубокой грустью и в золе костров нередко склонны увидеть близких и милых сердцу людей. Ведь как-никак, а Келс тоже был человеком.

И Джейн болтала с ним, как никогда еще в своей жизни. Весело и охотно рассказывала она ему о своем детстве и юности, о всех своих радостях и горестях, вплоть до того момента, как она попала в Кэмп Хоудли.

— В Хоудли у вас остался какой-нибудь обожатель? — спросил Келс, немного помолчав.

— Конечно!

— И сколько их у вас?

— Весь лагерь, — ответила она со смехом, — но гораздо лучше было бы назвать наших славных ребят поклонниками.

— Так значит, избранника пока нет?

— Едва ли, едва ли!

— А как бы вам понравилось, если бы вам пришлось остаться здесь ну, скажем, навсегда?

— Совсем не понравилось бы, — ответила Джейн. — Подобная бивуачная жизнь, правда, пришлась бы мне по душе, лишь бы только мои домашние знали, что я жива и невредима. Я очень люблю пустынные и красивые уголки. Чувствуешь себя такой далекой от всех, окруженной скалистыми стенами и мраком. Тихо и чудно. Я обожаю звезды, они будто говорят со мной. А прислушайтесь к ветру в соснах… Слушайте — как он уныло и жалобно стонет. Что-то шепчет мне, что мне и завтра понравилось бы здесь, если у меня не будет никакого горя. Ведь я же еще совсем маленькая. Я влезу на дерево и буду охотиться за зайцами и птицами. Ах, какие они прелестные! Совсем крошечные, только что родившиеся, мягкие, пушистые. Как они кричат и пищат, трясясь от страха. Но ни за что на свете не прикоснулась бы я ни к одному из таких зверьков. Я не могу причинить кому-либо боли. Даже свою лошадь я никогда не бью и не колю ее шпорами. О, я так ненавижу всякую боль!

— Вы странная девушка! Как только вы смогли ужиться в этой стране? — сказал он.