У Горького Ленин «веселый человек, с живым неутомимым интересом ко всему в мире, с поразительно мягким отношением к людям».
Горький с восхищением любуется легкими, ловкими движениями Владимира Ильича и его на редкость живыми, блещущими глазами, которые то иронией сверкнут, то гневом.
«Иногда казалось, — пишет Горький, — что неукротимая энергия его духа брызжет из глаз искрами и слова, насыщенные ею, блестят в воздухе. Речь его всегда вызывала физическое ощущение неотразимой правды».
Для Щукина ленинская бодрость духа, азарт юности, теплота и живой интерес к людям стали главным. В этом открылся ему секрет человеческого обаяния Ленина. Наверное, поэтому Щукину, как никому из актеров, удалось дать нам, зрителям, возможность увидеть полный мысли, острый взгляд ленинских глаз, теплую улыбку, услышать неповторимый его смех и ощутить силу ленинской энергии и радостного восприятия мира.
НИ СЛОВА ФАЛЬШИ
Щукин был так устроен, что не мог произнес ги чи одного случайного, фальшивого слова. Если в тексте своей роли Щукин наталкивался на фразу, которую не мог принять, он менял ее. Чутье Щукина к слову, к интонациям было настолько тонко, что и автор и режиссер охотно меняли и фразу, и диалог, и эпизод. И всякий раз они убеждались в том, что вариант, предложенный Щукиным, оказывается лучшим.
Так было с киносценариями. Так было и с пьесой Погодина «Человек с ружьем». Сам Николай Погодин, вспоминая о своей работе со Щукиным в театре Вахтангова, с благодарностью говорит о том, что актер обогатил его пьесу.
Михаил Ромм рассказывает о том, как беспокойно позднее осваивал Щукин роль Ленина в фильме «Ленин в 1918 году». Словно и не снимался он никогда в фильме «Ленин в Октябре».
«Щукин работал над своей ролью денно и нощно. Иногда это было просто мучительно. Мы не загружали Бориса Васильевича съемкой больше шести-семи часов в день, но сами-то работали гораздо больше. Если мне удавалось вырваться ночью домой, а назавтра предстояла щукинская съемка, я ставил телефон рядом с кроватью, ибо заранее знал, что предстоит неспокойная ночь. Часов в двенадцать раздавался первый звонок:
— Михаил Ильич, у меня к вам серьезный вопрос. Может быть, вместо: «Таких нет, Алексей Максимович!» — сказать: «Нет, Алексей Максимович, таких не бывает!» А?
Мне мучительно хочется спать, я не совсем понимаю, о чем спрашивает Щукин, но мне нравится его голос, и я механически отвечаю:
— Отлично! Пусть так и будет.
Засыпаю.
В два часа ночи звонок:
— Михаил Ильич, ради бога, простите! Мне кажется, вот правильный вариант: «Нет, Алексей Максимович, таких нет!»
— Хорошо, — говорю я, — гениально! Лучше не придумаете. Теперь можете спать.
Засыпаю.
В три часа ночи звонок:
— Звоню в последний раз и, честное слово, больше беспокоить не буду. Я буду говорить: «Нет, нет, нет! Алексей Максимович, таких нет!»
И хотя последний вариант, несомненно, лучший, я не могу оценить всего его совершенства и жалобно прошу:
— Бога ради, дайте спать! Все завтра!
И слышу в ответ:
— Я не могу завтра! Я должен сегодня! Я вам давно говорил, что фраза недостаточно энергична. Теперь терпите: утверждайте мне какой-нибудь вариант!
Приходится просыпаться, перебирать по телефону несколько вариантов и утверждать один из них.
Но зато назавтра Щукин приезжает действительно готовый. Сцена ведь вчерне была отрепетирована уже раньше, каждое слово уже давно проверил, все подтексты давно установлены — остается только мельчайшая отделка. Но ему необходимо было установить все, до последнего междометия.
Не подумайте, однако, что Щукин принадлежал к числу актеров, зазубривающих интонационный строй и механически повторяющих одно и то же от дубля к дублю. Как раз наоборот: все дубли у Щукина были разные. Они неуловимо отличались и степенью накала и какими-то особыми подробностями. Щукин боялся механических повторений, был резким противником множества дублей».
ЩУКИНСКИЕ ДНИ
Трудно было всем: сценаристу, режиссеру, его помощникам, актерам, операторам. Трудно было потому, что не было времени на пробы, на долгие раздумья, на серьезные изменения в сценарии. А. Каплер писал сценарий в невиданно короткий срок. Предельно мало времени дано было съемочной группе. Трудней всех было Щукину: как никто другой, чувствовал он себя ответственным перед человечеством. Он был первым.
Все это понимали. Фильм не мог быть плохим, даже средним. Зритель должен был поверить в Ленина, которого он увидит на экране. Ради успеха дела обычный порядок съемок, принятый на студии, был изменен так, чтобы облегчить работу Щукину.
Сначала снимали эпизоды полегче, потом более сложные. Каждый эпизод в фильме делится на куски. Куски обычно снимаются в том порядке, как это требует техника. Киноактеры к этому привыкают. Но Щукин был актером театральным, и вся природа его противилась такому искусственному разрыву роли на куски. Поэтому решено было снимать все эпизоды и куски с участием Ленина в той последовательности, как они должны монтироваться в фильме.
Во время репетиций и съемок автор сценария, режиссер и актер меняли, редактировали текст.