На горах (Книга 2, часть 3)

- Что мне калякать? Одному тебе сказываю, - добродушно усмехаясь, весело молвил Марко Данилыч. Зачем до времени вашим абызам сказывать, что ты, Махметушка, вашей веры царя наливкой спаиваешь... Вот ежели бы в цене не сошлись, тогда дело иное - молчать не стану. Всем абызам, всем вашим муллам и ахунам буду рассказывать, как ты, Махметушка, богу своему не веруешь и бусурманского вашего закона царей вишневкой от веры отводишь.

- Малши, пажалыста, малши, - тревожно стал упрашивать татарин Марка Данилыча.

Не на шутку струсил бай, чтоб служители аллаха не проведали про тайную его торговлю. Тогда беда, со света сживут, а в степях, чего доброго, либо под пулю киргизов, либо под саблю трухмен попадешь.

- А доведется тебе, Махметушка, с царем вашей веры бражничать да попотчуешь ты его царское величество моей вишневочкой, так он - верь ты мне, хороший человек, - бутылку-то наизнанку выворотит да всю ее и вылижет, подзадоривал Субханкулова Марко Данилыч.

- С ханом не можна наливка пить, - чинно и сдержанно ответил татарин. Хан балшой человек. Один пьет, никаво не глядит. Не можна глядеть - хан голова руби, шея на веревка, ножа на горла.

- Экой грозный какой! - шутливо усмехаясь, молвил Марко Данилыч. - А ты полно-ка, Махметушка, скрытничать, я ведь, слава богу, не вашего закона. По мне, цари вашей веры хоть все до единого передохни либо перетопись в вине аль в ином хмельном пойле. Нам это не обидно. Стало быть, умный ты человек - со мной можно тебе обо всем калякать по правде и по истине... Понял, Махметка?.. А уж я бы тебя такой вишневкой наградил, что век бы стал хорошим словом меня поминать. Да на-ка вот, попробуй...

И с этим словом Марко Данилыч вытянул из кармана бутылку вишневки и налил ее в рюмки. У бая так и разгорелись глазенки, а губы в широкую улыбку растянулись.

- На-ка, Махметка, отведай, да, отведавши, и скажи по правде, пивал ли ты когда такую, привозил ли когда этакую царю хивинскому.

Отведал Субханкулов и, ровно кот, зажмурил глаза.

- Якши, болна якши! Якши - хорошо. - промолвил он вне себя от удовольствия.

И, осушив рюмку, поспешно протянул ее Марку Данилычу, говоря:

- Якши!.. Давай... Ешшо давай!.. Болна караша.

- Что ж молчишь, Махметка? Говори - пивал ли такую? - спрашивает Марко Данилыч, а сам другую рюмку наливает.

- Ни... - молвил Субханкулов, принимая рюмку.

И дрожала рука татарина от удовольствия и волненья.

- Идет, что ли, дело-то? - спросил Марко Данилыч, держа в руке бутылку и не наливая вишневки в рюмку, подставленную баем. - Тысяча рублев деньгами да этой самой наливки двенадцать бутылок.

- Ладно... Пошла дела!.. Хлопай рукам!..

И ударили по рукам. Татарин тотчас же протянул рюмку, говоря:

- Ешшо, Марка Данылыш, пажалыста, ешшо давай!

Покончили бутылку. Грустно вздохнул Махмет Бактемирыч, глядя на порожнюю посудину.

- Как кула звать? - спросил он, вынимая из шкапчика бумажки клочок.

- Мокей... Мокей Данилов, - сказал Смолокуров.

Не назвал брата по прозванью, не в догадку бы было татарину, что полонянник братом ему доводится. Узнает некрещеный лоб, такую цену заломит, что только ахнешь.

- Давно ли в Хиве? - продолжал свои расспросы Субханкулов, записывая на бумажке ответы Марко Данилыча.

- Лет двадцать пять, - сказал Смолокуров. Спервоначалу грухмены Зерьяну Худаеву его продали, от Худаева к царю поступил. Высокий такой, рослый, чернявый.

- Зерьян Худаев, знаком, кунак до меня, - сказал Субханкулов. - Якши купса болна караша.

Дело сладилось. Марко Данилыч на прощанье с баем даже маленько пошутил.

- Слушай, Махмет Бактемирыч, - сказал он ему, - хоть ты и некрещеный, а все-таки я полюбил тебя, каждый год стану тебе по дюжине бутылок этой вишневки дарить... Вот еще что: любимая моя сука щенна, - самого хорошего кутенка Махметкой прозову, и будет он завсегда при мне, чтоб мне не забывать, что кажду ярманку надо приятелю вишневку возить.

Нимало не обиделся на то Субханкулов. Осклабился даже, головой потряхивая. Наливка-то уж очень хороша была.

Выдал Марко Данилыч деньги, а вишневку обещал принести на другой день. Субханкулов дал расписку. Было в ней писано, что ежели Субханкулову не удастся Мокея Данилова выкупить так повинен он на будущей ярманке деньги Марку Данилычу отдать обратно. К маклеру пошли для перевода расписки на русский язык и для записки в книгу.

Расстались. Воротясь домой и развалясь на подушках, Махмет Бактемирыч думал о том, как угодит он хану редкостной наливкой, за десяток бутылок Мокея выкупит а тысячу рублей себе в карман положит.

А Марко Данилыч, шагая на Гребновскую, так размышлял: "Тысяча целковых бритой плеши!.. Лбу некрещеному тысячу целковых!.. Легко сказать!.. Дунюшке изъян - вот оно главное- то дело!"

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

На другой день после того как Марко Данилыч поладил с оренбургским "баем", поднялась с раннего утра сильная буря. Забелелись на Оке и Волге снежки-белячки (Снежками, а также беляками зовут белые пенистые верхи волн. ), захлестали валы о пристани, и, громко скрипя, закачались суда, барки, беляны, иные даже с якорей сорвались.